Михаил Водопьянов: Небо начинается с земли. Страницы жизни

– А я, дед, не пойду в монастырь. Я в пастухи пойду, – страсть как люблю щелкать кнутом!

– Ну, это, Миша, видно будет.

Отец за тридцать рублей продал мерина, которого получил в приданое за матерью, и купил два билета до Тайшета Иркутской губернии. Раньше туда уехали наши односельчане. Они писали, что прокладывается новая железная дорога и работы много.

Семья наша состояла из четырех человек: отец, мать, я и маленькая сестренка семи месяцев.

Тяжелые вещи сдали в багаж. Получили их через полтора месяца после приезда в Тайшет. Сундук оказался почти пустым – вещи украли.

Поселились мы в бане у одного нашего дальнего родственника – Дубинина, который давно жил в Тайшете и имел свой дом.

Отец начал работать на железной дороге: выгружал из вагонов уголь для паровозов. Работа была сдельная: за двенадцать – тринадцать часов выгонял полтора-два рубля. Зажили ничего, стали покупать к чаю белый хлеб, мясо есть почти каждый день, – не то что в деревне жили. Но не долго наше счастье длилось… Как-то вечером подали к станции два вагона угля. В этот день почти не было подачи, и все рабочие сидели без дела, покуривая за сараем… Вдруг подают два вагона. Начали спорить – кому выгружать? В конце концов уговорились пойти все. Открывают один вагон – что такое? – кирпичный чай. Открывают другой – чесуча… Вагоны по ошибке подали. «Вот это уголь… давай выгружать чесучу домой!»

Отец запротестовал, но его чуть не стукнули лопатой по голове:

– Привяжи язык! Знаешь, что бывает лягавым?

Из всей этой компании лишь отец был самоход, а все остальные переселенцы, не один раз судились и сидели.

Вернувшись домой, отец спросил у Дубинина, что такое «лягавый».

– Это тот, кто выдает товарищей; они таких не любят и при первой же встрече убьют. Уж такое правило: видел, а говори – не видел.

Утром приходит жандарм и говорит отцу: «Собирайся». Пошли.

Отец был запуган. В участке сказал, что ушел с работы рано и никаких вагонов не видел.

– Не бойся, Водопьянов, – уговаривали его, – мы тебя не выдадим, только укажи виновников.

Отец не указал.

– Тогда мы тебя посадим… На тебя показали, что ты открывал вагон.

До суда волынка тянулась полтора года. Повезли отца в Иркутск, посадили в тюрьму. Там он попал ламповщиком к политическим. Читать он не умел. Его научили грамоте, и он узнал, что его злейшие враги – помещики и капиталисты, но никак не верил в равенство и братство. Ему доказывали, что будет равенство, а он не соглашался: «Как это так – равенство: один работает, другой лентяй, один ученый, другой пахарь, – нет, уравнять нас нельзя».

Но не долго пришлось ему спорить, перевели его в Нижнеудинск. Пользовался там он доверием, ходил в вольные бани, жил в кирпичном тюремном сарае.

С тех пор как забрали отца, жизнь у нас круто изменилась. Квартиру пришлось сменить: только недавно переехали в хорошую, а теперь опять в баню.

Как-то раз мама с сестренкой уехала к отцу в Нижнеудинск на свидание. На другой день после ее отъезда приходит к нам сосед – дедушка Медведев с каким-то татарином. Хороший старик был этот Медведев, мы, ребята, особенно любили его. Всегда брал с собой в лес сено косить, – он косит, мы собираем, а потом еще покатаемся на дедушкиной лошади.

– Мать дома? – спрашивает дедушка Медведев.

– Нет, уехала к папе.

– Мы пришли нанимать тебя гонщиком вот к этому дяде. Поедешь? Здесь недалеко – верст сорок.

– Сколько тебе лет? – спрашивает татарин.

– Девять.

– Лошадью править умеешь?

– Умею, я в деревне еще правил, когда ездил с отцом в поле за снопами.

– Поедешь ко мне, работа не тяжелая, песок тебе будут насыпать, а ты его возить станешь, куда укажут, а сваливать будут свальщики. Вот и вся твоя работа. Пять рублей в месяц жалованья положу на готовых харчах.

Меня так и подмывало поехать: пять рублей, да еще править лошадью! Сразу согласился. Дедушку Медведева попросил – как только мама приедет, сказать ей, где я, чтобы не беспокоилась.

Работа моя действительно была не тяжелая, только рано вставать не хотелось, а вставали в четыре утра. По праздникам должен был я нянчить маленького татарчонка. Надоело мне нянчить дома, а тут снова пришлось. Однажды сижу я с ним, держу на руках. Захотелось угодить хозяйке – начал я учить малыша креститься, как меня учили. Взял его правую ручонку и вожу – сначала к лобику, потом к животику… Вдруг как закричит хозяйка, как рванет ребенка к себе! И получил я щелчок за свои труды.