Федор Раззаков - Андрей Миронов - баловень судьбы

А вот как отзывалась об этом спектакле другой критик – Зоя Владимирова: «Дон Жуан, как понял его Миронов, – не двойник фришевского Homo Фабера, убежденного, что в ХХ веке всесильна одна только техника; перед ней пасуют, будто бы отходят на второй план все чувства человеческие, вся область лирики в широком смысле слова. Для героя Миронова геометрия – лишь поиск устойчивости в мире, где все так шатко, так уязвимо в нравственном отношении, способ уйти от гнета обыденщины в просторы чистой науки, где не будет ни принципиальной зыбкости, качальности суждений, ни мимикрии, рядящей темные дела в одежды добродетели, ни лукавой уклончивости морали. Геометрия – это надежно, это не обманет, не выдаст за истину того, что не является ею. Вспоминаю, с каким восторгом говорил этот Дон Жуан о том, что две параллельные линии так всегда и останутся параллельными, что окружность или треугольник ни разу не вызвали в нем отвращения или стыда…

В то же время герой Миронова совсем не «технарь», в нем не просматривается «геометрического» мышления и сухости, с таким складом ума обычно связанной. Скорее, это человек импульсивный, идеалист, вообразивший, что можно укрыться от житейских бурь за стабильностью геометрических фигур, за неизменностью уравнений и чисел, которые ни за что другое себя не выдают. Конечно, то была иллюзия, антитеза развращенному образу жизни; на этом пороге мироновский Дон Жуан не кончается, будет еще и синтез…

Существование Дон Жуана в спектакле отчетливо делилось на три стадии, соответственно трем поворотам судьбы героя. Первая – когда он еще наивен, неискушен в обманах жизни и не умеет отличать правду от лжи; любовь к геометрии не ставит его на этом этапе вне общества: он ведь собирается жениться, войти в него как равный (хотя настороженность к нему уже проглядывает, его и женить-то задумали, чтобы приручить, сделать таким, как все). Вторая – пущенная в ход машина порабощения, перемалывания личности, когда не он, Дон Жуан, соблазняет, а соблазняют его, расставляя капканы повсюду, куда он ни ступит; избавиться от навязанной ему роли не удается целых двенадцать лет. Наконец, третья стадия – превращение в нахлебника и сожителя герцогини Рондской, иначе говоря – отказ от опостылевшей ему «свободы» ради излюбленного своего предмета, которым он может теперь заниматься сколько душе угодно.

Эта предусмотренная Фришем схема, которую Миронов наполнил своим индивидуальным содержанием, объяснив в соответствии с собственным видением, что происходит с его героем в каждом отрезке действия…

Андрей Миронов, которого долго считали актером милостью божией, полагая, что ему все дается шутя, что он играет, как птица поет, уже в те молодые годы показал себя в этом спектакле художником, способным выработать концепцию, имеющим самостоятельный взгляд на пьесу, требующую для своего освоения зрелого ума. Прорваться сквозь дебри экстравагантностей Фриша куда как непросто. И жаль, что степень этой самостоятельности не была тогда же оценена по достоинству. Может быть, в этом случае обрела бы реальность мечта Миронова о Гамлете, на которого Дон Жуан непохож, но кое-какие подступы к нему он подготавливал…»

Действительно, Миронов играл Дон Жуана легко и непринужденно, хотя и несколько иначе, чем он был выписан в пьесе. У Фриша Дон Жуан был несколько отстраненным персонажем, человеком с холодным сердцем, которое было целиком и полностью отдано только одному предмету – геометрии. У Миронова же Дон Жуан был соткан из плоти и крови. По его же собственным словам: «Я не очень люблю эти новые формы: поэтический театр, интеллектуальный театр. Люблю, чтобы были люди – плоть, кровь. Это – традиции русского театра…

В Дон Жуане я не все понимаю до конца, в этом образе для меня еще остаются белые пятна. Но мне вообще интересно играть тогда, когда есть еще что-то неясное, какая-то тайна, которую предстоит разгадать. Выхожу на сцену и не уверен, как на этот раз поведет себя мой герой в той или иной ситуации. То есть, разумеется, общий рисунок есть, но детали, интонации… Он живой, и тогда мне с ним интересно…»

Собственно, именно за эту плоть, за душевные муки, которыми Миронов сполна наделил своего героя, советский зритель и полюбил его Дон Жуана. Но вернемся к другим спектаклям Миронова.

18 декабря он играл в «Клопе». А утром следующего дня (8.00) снова вышел на съемочную площадку фильма «Таинственная стена». Место, где снимали очередной эпизод (финал фильма), было ему очень хорошо знакомо – улица Петровка, в нескольких десятках метров от дома, где он провел лучшие годы своей жизни. Съемки шли до трех часов дня, и в них участвовали все главные герои: Миронов, Лаврова, Круглый и Учанейшвили. Вечером Миронов играл в «Женском монастыре».