Федор Раззаков - Андрей Миронов - баловень судьбы

Стоит отметить, что в большом советском кинематографе были уже две широкомасштабные попытки оживить Остапа Бендера. Первым в 1968–1969 годах это сделал Михаил Швейцер, сняв «Золотого теленка». В нем Бендер, сыгранный Сергеем Юрским, был философом. Затем в 1970–1971 годах появился еще один киношный великий комбинатор – в фильме Леонида Гайдая «12 стульев» его сыграл Арчил Гомиашвили. Его Бендер был уже совсем иным – с минимумом философии, но максимумом азарта и темперамента. Миронов (который, кстати, проходил пробы к фильму Гайдая, но был забракован), приступая к этой роли, несомненно, держал в уме двух этих исполнителей, но подражать никому из них не собирался. У него было свое видение этого бессмертного образа. Давая накануне начала съемок интервью журналу «Искусство кино», он так охарактеризовал своего героя: «Остап Бендер очень разный: он всегда среди людей и все-таки одинок; он мечтатель и рационалист одновременно; он эгоистичен и при этом, несомненно, талантлив. Вся его беда в том, что он не находит достойного применения своему таланту, его энергия и фантазия тратятся щедро, но в конечном итоге бесцельно. И оттого Остап – фигура драматическая.

Мне кажется, что история Остапа Бендера не может оставить равнодушным современного зрителя. Оглянитесь вокруг, и вы наверняка увидите человека, который не умеет распорядиться своим талантом, направить его в нужное русло и жить, полностью отдавая все свои способности благородным целям. Как обидно порою бывает за людей, которые свои организаторские способности, умение проявить инициативу, творческое воображение могут использовать лишь для мелких собственнических интересов…»

Между тем до съемок «12 стульев» оставалось еще время, и в те дни шел подготовительный период: строились декорации, подыскивались недостающие актеры, записывалась музыка. Последнюю писали композитор Геннадий Гладков (к слову, он учился в той же 170-й школе, что и Миронов, но несколькими годами раньше) и поэт Юлий Ким. Их усилиями на свет родились прекрасные песни, без которых этот телефильм вряд ли бы состоялся. При этом все зонги писались исключительно под одного актера – Андрея Миронова (стоит отметить, что до него Бендер пел в кино только у Гайдая, но не устами Гомиашвили, а другого актера – Валерия Золотухина). К апрелю 76-го Гладковым – Кимом были написаны все необходимые песни: «Белеет мой парус…» («Песня Бендера»), «Рио-де-Жанейро», «Танго Остапа» («Странствуя по свету, словно птица…»), «Билет на пароход» и др. Несмотря на то что на экране Миронов поет их виртуозно, записывал он их крайне мучительно. Вот как об этом вспоминает Г. Гладков:

«Неожиданно для себя на записи я столкнулся с „музыкальным комплексом“ Миронова. С одной стороны, он страстно любил музыку и жаждал проявлять себя в музыке и пении. С другой – понимал свои ограниченные возможности. Противоречивые чувства – желание и боязнь – все время боролись в нем. Обычно он долго и мучительно готовился к записи, говорил, что голос у него не звучит, что сегодня ничего не получится, потом просил меня наиграть ему мелодию, напеть песню и все это записать на магнитофон. Забрав пленку, он уходил домой и дома с моего голоса старательно выучивал.

В студии на записи он обычно прежде всего интересовался, есть ли мелодия в аккомпанементе. Он страшно боялся остаться один на один с той фонограммой, которая звучала в наушниках, как казалось ему, не очень надежно. Андрей привыкал к моей пленке, к моему голосу, они были ему опорой. А теперь он лишался этой опоры. И выяснив, что мелодии не будет, он заявлял: «Нет, так я не могу». Начиналась долгая тяжба, после которой следовал вопрос: «А какая у тебя самая высокая нота?» Я называл. «Нет, я ее не возьму никогда». – «Кто тебе сказал?» – «Один музыкант мне сказал, что нота „ми“ – мой предел, выше я не могу».

Я чувствовал, что он прекрасно может справиться со всеми трудностями, но его нужно было раскрепостить, снять его комплекс. Приходилось прибегать к обману. Однажды я пообещал ему переделать все высокие ноты. При следующей нашей встрече я сказал Андрею, что все в порядке и самая высокая нота у него будет «ре». Он обрадовался: «Теперь я спою». Но я, зная, что Андрей не обладал абсолютным слухом, ничего не изменил, ни одной ноты не переписал и запустил ему прежнюю фонограмму. Он же, считая, что она стала ниже и ему будет петь удобнее, раскрепостился и спел все точно, не замечая высоких нот. Только после того, как запись успешно завершилась, я открыл ему обман. «Ты меня обманул? А ведь я чувствовал, что тут что-то не так», – расстерянно сказал он мне. «А мне наплевать, что ты чувствовал. Мне был нужен твой талантливый дубль, и я его получил», – радостно заявил я.