Павел Кодочигов - Второй вариант

А взвод Шарапова в середине декабря почему-то перебросили под Новгород, в район бывшей деревни Городище, где во время похода на Новгород останавливался Иван III, а позднее чинил расправу над непослушными боярами Иван Грозный. Разведчики должны были наблюдать за противником и засекать его огневые точки.

Пришли на новое место ночью и ничего как следует не рассмотрели. Утром первым делом поднялись на вал недостроенной дороги и ахнули: до города рукой подать и через Волхов шагают на тот берег быки недостроенного моста.

Поначалу освещенный лучами восходящего солнца, запорошенный свежим снегом, украшенный десятками белоснежных церквей Новгород показался целехоньким, однако первая радость узнавания длилась недолго: сколько ни смотри в бинокль, целого здания не увидишь. Мертвый город простирался перед разведчиками. Черные трубы над сгоревшими крышами, просматриваемые насквозь остовы разбитых зданий, сбитые, исковерканные маковки церквей.

Прищуренными от гнева глазами рассматривали вражескую оборону. Она начиналась на той стороне реки Юрьевым монастырем, левее которого виднелось озеро Ильмень, напротив быков подходила несколькими дзотами на валу. С юго-восточной части город прикрывал старинный земляной вал, а перед ним, на вытянутом с юга на север острове между рукавами Малого Волховца, Левошней и Правошней, подступы к валу сторожил Кириллов монастырь.

Шарапов разыскал командира местной роты и убедился, что огневые точки фашистов он знает плохо.

- Да и вы их не засечете. Сегодня стреляет из одной, завтра из другой. У них в каждом доме по несколько амбразур приготовлено, любая церковь - и наблюдательный пункт, и пулеметное гнездо. Последнее время и совсем редко стреляют,- уверял командир роты.

Через несколько дней и в другом пришлось убедиться. Выскочил утром Шарапов свежим снежком бодрость нагнать, поднял глаза и застыл, голый по пояс и с полотенцем за спиной: с вала с поднятыми руками и в каком-то странном одеянии - серая куртка с капюшоном, серые же брюки и белые бурки - спускался немец ростом едва ли не с Бербица, а от него со вскинутой навстречь винтовкой пятился щупленький солдат, не то узбек, не то таджик. Заметив Полуэкта, расплылся в улыбке:

- Товарищ младшая лейтенанта, моя пленного поймала!

- А что же ты задом от него идешь?

- Дистанция надо держать? Надо. А в канаве как разойдешься?

- Молодец! - похвалил Полуэкт солдата.- Веди его в нашу землянку - нам "язык" вот так нужен,- полоснул ладонью по горлу.

Но номер не прошел. На смуглом лице солдата лишь на секунду появилась растерянность, потом он хитро прищурил глаза и заявил:

- Нельзя, товарищ младшая лейтенанта, я к своему командиру вести должна.

И "язык", целый, невредимый, прошествовал мимо.

При допросе перебежчика выяснилось, что он раньше служил на аэродроме под Харьковом и там был ранен. После госпиталя получил отпуск и ездил домой. Его город разбомбили американцы, три брата погибли на Восточном фронте, и мать очень просила его не воевать больше, а при первой возможности сдаться в плен, что он и сделал.

Жил перебежчик в землянке за быками, утром покинул ее, перешел Волхов, поднялся на вал и еще долго плутал по нему, прежде чем увидел солдата, который привел его на КП роты. Все это- немец поведал спокойно, лишь изредка умолкая, чтобы подобрать нужное слово. О своем необычном костюме рассказал:

- Первой авиаполевой дивизии видаль зимняя форма. Ошень, ошень удобна. Куртка теплая и с капюшон. Обратно вывернешь - белая. Шапка тоже карош. Уши! Уши! - Шапка была типа финской, с козырьком и опускающимся на уши и затылок задником.

Утреннее происшествие взбудоражило всех, о нем то и дело заходил разговор и в землянке разведчиков: добровольно немцы переходили на нашу сторону крайне редко.

- Не тот стал фриц! - подвел итог случившемуся Шибаев.

- Почему не тот? - не понял Карянов.

Шибаев ответил не сразу. Подбросил в печку дров, прикурил от добытого из нее уголька, затянулся два раза крепко-накрепко.

- А потому что без веры уже воюет. Из-под палки, можно сказать. В сорок первом, во время контратаки, я в воронку заскочил, а там немец. Я в полном здравии, у него вся грудь в крови и пулемет рядом разбитый. Теперь бы такое случилось - он бы руки вверх поднял, "Гитлер капут!" залопотал, а тогда приказывает на чисто русском, будто в Подмосковье родился: "Иди сюда - помоги перевязаться!" Сам перевяжешься, говорю, я тебя к нам не звал. Зубами заскрипел, глазищами сверкает, здоровой рукой шарит, чем бы в меня запустить, шипит: "Наши придут, я из тебя ремней нарежу!" Вот какие они были в сорок первом.