Николай Амосов - Книга о счастье и несчастьях. Дневник с воспоминаниями и отступлениями. Книга вторая

И ничего не меняется, так и двадцать лет назад писал в дневнике. А себя ценю все ниже и ниже. Но годы прибывают, значит, кончится и это: умирать буду "на нуле".

Жить все-таки можно. Вчера две операции - пять часов напряжения (сращения, узкая аорта). Ощущение - "могу". Но воздух шел, датчик щелкал. Снова и снова пережимал аорту, прокачивал кровь через легкие, пока не прекратилось. "Что уж будет!"

Бегом с горы домой. Обед в семь часов, три часа ожидания рапорта. "Проснулся?- Точно?" Радость. Телефильм с Банионисом. Чари забралась на руки, такая дылда. Сон без таблеток, но операция прокручивалась всю ночь, как в кино... Сегодня хорошо бегалось после усталости. Капуста, кофе - райская еда... Солнце. Последние осенние краски в ботаническом саду, свое место в трамвае, английский детектив. Конференция, обход в реанимации, больные здесь хорошие.

Чем тебе не жизнь, Амосов?

Может быть, она никогда не кончится?

Человек знает про смерть. Может вообразить картину. Но его глубинное Я все равно не верит в небытие.

Индиру Ганди убили. Такие сволочи, эти террористы, Запад говорит, что пример показали русские революционеры-народники и эсеры.

Передо мной под стеклом карточки умерших друзей, самых близких. В каждом был целый мир, вселенная образов, сведений, чувств, памяти, отношений, идей.

23 февраля 1946 года. День Красной Армии. Мы с Лидой едем на машине из Маньчжурии, где дотягивали свою военную службу в полевом госпитале при лагере пленных японцев. По распоряжению главного хирурга Приморского округа, моего друга и немножко учителя, Аркадия Алексеевича Бочарова меня откомандировали в окружной госпиталь. Зима, холод, длинная дорога между сопками, сидим в грузовике на ящиках и тюках, ветер пронизывает шинель насквозь. И будто бы даже стреляют "хунхузы".

Полгода назад, когда японцев гнали, китайцы встречали с ликованием: "Шанго! Шанго!" А теперь разочаровались: вывозим все японские трофеи, и наши оккупационные деньги сильно подняли цены на базарах.

В Ворошилов-Уссурийский, там штаб и окружной госпиталь, приехали вечером совершенно замерзшие. Четырехэтажный "генеральский" дом. Остановилась машина, сползли на землю. Лида осталась греться - прыгать, а я поднялся на третий этаж. Открыл молодцеватый офицер: черные глаза, шевелюра с проседью, любезная улыбка, широкие скулы - "кавказский человек".

- Ты - Коля Амосов?

Вышел Аркадий, расцеловал, сказал "сейчас", сесть не предложил. Через минуту вышел одетый: "Пойдем".

Вот так встреча! Обида, почти слезы. Дружба побоку? Даже погреться не предложил. На улице поздоровался с Лидой, велел забираться наверх, сел в кабину, поехали.

Потом еще с полчаса стояли около госпиталя, пока Аркаша куда-то ходил. Вернулся с офицером и солдатом, велел вносить вещи. Очутились в красивой светлой комнате, с обстановкой.

- Здесь Вишневский жил до отъезда. Располагайтесь, завтра поговорим.

И ушел. Но в комнате так тепло! Санитарка принесла отличный ужин: обида почти прошла.

На следующий день Аркаша все разъяснил. У военных, как и везде, квартирный кризис. Главный хирург пришел вечером к начальнику госпиталя и сказал: "Прибыл из Маньчжурии хирург с женой, о котором договаривались. Совершенно замерзли. Прикажите разместить". Тому некуда деться, велел ночевать в кабинете при отделении физиотерапии, где уже раньше жил генерал.

- Если бы я тебя оставил даже на ночь, квартиры бы уже не получить. Им не надо знать, что ты - друг.

Кирка числился в штабе, жил у Аркадия - они готовили к печати сборник научных работ хирургов Пятой армии. Способный, черт, -все получается. За машинку только сел и как стучит: "Я же - пианист!"

Меня определили старшим ординатором в травматологическом отделении окружного госпиталя. Работы немного, дело - подчиненное, ответственности никакой.

Через месяц нам дали комнату. Почти каждый день ходили в гости к Бочарову. И разговоры, разговоры с. Киркой.

Очаровывал - был у него к этому талант, очаровывать: санитарку, академика, кого угодно.

"Сын персидского подданного". Отец - армянин, мелкий ростовский коммерсант, уехал в Иран вскоре после белых, оставил жену с двумя детьми без всяких средств на попечение родственников. Бедствовали. Много рассказывал о школе: был тесный кружок умников. Среди них - А.И. Солженицын. В 43-м попал на фронт к Аркадию. Быстро выдвинулся до ведущего хирурга медсанбата. Работал отлично.