Пётр Вершигора - Люди с чистой совестью

Корниенко все еще пытался вывернуться.

— А зачем вам координаты? Место условленное я вам сразу доложу. В Даниловой балке каждую ночь на протяжении месяца три костра гореть будут. Вот таким макаром: один костер, другой костер и третий… — он показал правильный треугольник на территории, этак, целой области.

Генерал, не желая обижать старика, сказал:

— Видите ли, координаты — это для летчика. А нам и этого достаточно. Только вот Данилова балка возле какого села?

— Известно, возле хутора Веселого.

— А хутор какого района?

— Известно… Глуховского.

Генерал быстро нашел на карте нужное место, сделал крестик карандашом. Корниенко присмотрелся ближе.

— Я же говорил — вот здесь и будет.

— Ну что ж. Завтра в ночь и полетите. С парашютом прыгать не приходилось? — спросил Хрущев делегата.

— Так мне, пожалуй, пешком дорога знакомей…

Хрущев твердо сказал:

— Нет. Зачем же. Так быстрее. Да и радистам дорогу покажете.

Генерал снял трубку и сказал:

— Соедините с аэродромом.

На большом снежном поле — полевом аэродроме — готовились к вылету самолеты.

Винт полувоенного, полупассажирского самолета ПР–5 вздымал снег.

С парашютным мешком за плечами стоял Корниенко, а с ним два человека с такими же мешками. Моторы стихли.

Корниенко, бодрясь, подошел к возившемуся у мотора механику:

— Скоро полетим?

— Минут через сорок, — ответил, отворачиваясь от ветра, механик.

Корниенко подошел к радистам.

— Минут через сорок. Пошли греться, ребята. Да вас как звать–то, молодцы?

Первый угрюмо ответил:

— Молчанов.

— А тебя? — повернулся старик к другому.

— Меня? Катей звать…

Корниенко оторопело посмотрел:

— Так, так… Что ж, пойдем греться, хлопцы и… девчата.

В Даниловой балке уже не одну ночь горели три костра. Вокруг одного из них, сладко затягиваясь дымом самокрутки, сидели бойцы роты Карпенко. В эту ночь особенно скучно казалось партизанам.

— Напрасно маемся мы, ребята, — сказал Шпингалет, подставляя спину к теплу.

— Даром вся эта канитель, не будет никаких самолетов, — поддержал его Намалеванный.

Откуда–то из–за дыма раздался смех Мудрого.

— Ты даром просидеть боишься? Ну что ж, давай я тебе немецкими карбованцами заплачу.

Он вытащил из кармана крупную пачку денег и хлопнул ею по голенищу:

— Получай зарплату.

Намалеванный отвернулся.

Мудрый серьезно сказал:

— Нет, ребята, не даром. Скажу я вам, хлопцы, много я хлебнул, пока к отряду не прибился. Два раза за проволокой был. Бежал — опять ловили, а уж сколько по окружениям шлялся… и вспоминать удивительно… Уж бегали, бегали мы с вами по всей Украине… А почему, я вам скажу. — Он вдруг заговорил быстро, как будто торопясь высказать давно пережитые и продуманные слова. — Хочу я вам объяснить, откуда у меня, Кольки Мудрого, смелость берется…

Намалеванный плюнул в костер.

— Да при чем тут смелость? Тут ноги на морозе задубели — вот и все.

Мудрый подошел к нему.

— А вот я тебе сейчас объясню.

— Объясняй не объясняй, а все равно не прилетит самолет. — Намалеванный поднялся и хотел отойти.

Карпенко, дремавший до сих пор, сказал тоном приказа:

— Прилетит не прилетит, а сидеть надо. Дисциплина.

Намалеванный отошел от костра, послушал:

— Нет, не слыхать… А может, он и до фронта не дошел, старый хрыч…

Карпенко укутал ноги немецкой плащ–палаткой:

— Все может быть… милок… садись лучше, погрейся.

А в это время в звездном фронтовом небе, загребая лопастями винтов морозный воздух, летел к Ковпаку самолет, посланный Хрущевым. Это была старая машина ПР–5, с кабиной на четырех пассажиров. В кабине находились Молчанов, Катя, штурман и Корниенко.

Через полчаса полета штурман крикнул в трубку мегафона летчику:

— Подлетаем к фронту… давай полный газ…

Пассажиры переглянулись, подтянулись. Громче заревел мотор. В небе зашарили прожекторы. Луч скользнул по плоскости… Прошел мимо. Затем поймал машину.

Штурман крикнул в мегафон:

— Костя, обмани его… На крыло, на крыло…

Звездное небо долго, казалось бесконечно, переворачивалось под крыло машины. Прожектор цепко держал ее в своих щупальцах. Быстрые пунктиры пулеметных очередей проходили, казалось, сквозь плоскости. Мотор ревел на полном газу. Но вот машина вошла в пике, взвыла мотором и выскользнула из лучей прожекторов.

Штурман снял шлем, вытер вспотевший лоб и проговорил в мегафон:

— Молодец, Костя… Теперь газуй.