Вячеслав Кондратьев - Встречи на Сретенке

- По-моему, ты был у меня раза два? - спросила она, открывая ключом дверь в квартиру.

- Да, приносил какую-то книгу...

- Верно... Ну, проходи, - она впустила его в комнату. - Здесь у мамы все по-прежнему. Садись, я сейчас приготовлю поесть.

Майка подошла к старому буфету, достала оттуда две банки консервов, хлеб, тарелки и рюмки. Потом долго чего-то искала.

- Была у мамы бутылка вина, но что-то не найду...

- Да ладно, - бросил Володька.

- Ну как же? Надо отметить твое возвращение. Я схожу к соседям, Володька...

- Не надо, - сказал он не совсем искренно, потому как выпить не отказался бы.

Майка к соседям не пошла, стала искать в других местах и наконец вытащила небольшой графинчик с зеленоватой жидкостью.

- Тут мало, но хоть чокнемся.

Открыла банку американской колбасы и разлила содержимое графина.

- За твое возвращение, Володька, и за Победу.

Они чокнулись, выпили. Володька без особого стеснения навалился на колбасу, пахнувшую какими-то специями.

- Ты и вправду хорошо живешь, - заметил он, как-то сухо поглядев на Майку.

- Да, хорошо, - подтвердила она, но лицо было грустным. - Я замужем, Володька...

- Вот как! - Это неприятно поразило его. - И давно?

- Еще до войны...

- Кто же твой муж?

- Литератор...

- Ого, - криво усмехнулся Володька. - Не воевал, конечно?

- Был на фронте полгода, но обострилась язва, его отпустили... - Она поглядела на него и замолчала. Володька насупился и отвел глаза.

- Я слыхала, ты был в сорок втором в Москве, - продолжала Майка. - Почему не зашел?

- Так, - пожал он плечами. - Не до встреч было.

- Очень жаль... - протянула она, наливая ему вторую рюмку.

Он выпил, потом налил себе еще, стараясь заглушить поднявшееся вдруг раздражение против Майки, но не заглушил и, не сдержавшись, грубовато ляпнул:

- Ты вот талдычишь, что хорошо живешь... Нет, ты плохо прожила эти годы.

- Почему? - Ее глаза забегали. - Почему? - повторила она, остановив взгляд на нем уже с некоторым вызовом.

- Ты прошла мимо...

- Мимо чего? - перебила она.

- Войны!

- Вот ты о чем? - Она облегченно вздохнула. - Я работала, училась. Не думай, что это легко было совмещать. Правда, я в последние годы не голодала, но и это было.

- Училась, работала... Все не то!

- А что то? Поехать на фронт, стать чьей-нибудь "ппж" и вернуться с брюхом? - жестковато, в упор сказала она и усмехнулась. - Я же красивая, Володька. Ко мне приставали бы без конца... Ты помнишь Лелю из девятого "Б"? Я видела ее недавно. Вернулась с фронта беременная, родила, и от нее ничего не осталось, выглядит на все тридцать... А какая была хорошенькая! Нет, милый, я не принимаю твоих упреков.

- Она живет там же? - спросил Володька.

- Леля? Да, на Колхозной. Зачем тебе?

- Хочу навестить.

- Что ж, навести... Увидишь, во что она превратилась.

- С ней хоть поговорить будет о чем... У нас общее - фронт.

- Понимаю... - с горечью сказала Майка. - А со мной говорить не о чем? Да? Но разве у нас нет другого общего - детство, юность, школьные вечера, танцы?

- Школа - слишком давно. И не то, - сказал он и вдруг понял, что сделал ей больно.

- А для меня то! Я всю жизнь буду помнить...

- Прости. Я тоже, конечно, вспоминаю школу... Это я так...

- Скажи, я нравилась тебе тогда?

- Да... И здорово, - признался Володька.

Она поднялась, подошла к столику, где стоял патефон, и поставила пластинку - какое-то старое танго, из тех, под которые танцевали они когда-то

- Потанцуем? - предложила Майка.

Она стояла перед ним красивая, но такая благополучная, что Володька, сам не понимая почему, отрицательно мотнул головой.

- Что-то не хочется, да и разучился я, - буркнул он и поднялся.

- Ты уходишь? Погоди, давай покурим. - Она торопливо вытащила папиросы, протянула ему. - Посиди еще немного.

Володька взял "казбечину", закурил и присел... Так же суетливо Майя налила еще рюмку.

- Выпей... Я все понимаю, Володька. Тебе надо многое забыть... эти страшные годы... эту войну... Я очень хочу помочь тебе в этом, но не знаю как. Очень хочу!

- Спасибо, Майка, - сказал он дрогнувшим голосом, тронутый ее искренностью и уже пожалев о своей грубости.

- Запиши мой телефон... И звони, звони, когда тебе почему-либо станет плохо. Звони, - повторила она каким-то жалким, просящим тоном, так не идущим к ее самоуверенному виду.

Новый год Володькина палата встретила лучше, чем другие ранбольные: была Клава, был патефон, к купленной на базаре водке домашняя закуска - картофель в мундире, соленые огурчики и капуста. Но все же было грустновато, хотя этот Новый год - первый встреченный ими в мирной обстановке глубокого тыла.