Геннадий Геродник - Моя фронтовая лыжня

«Мой» немец лежал немного в стороне от штабеля. К нему-то я и «пришвартовался» в темноте.

Глядя на груду мертвых гитлеровцев, Философ рассуждает:

— Так вот какие вы, фашисты! Моему деду Ерофею довелось еще с турками воевать. Бывало, читает, читает Библию, затем прикроет книгу и вслух беседует сам с собой: «Осподи, сколько разных чудных народов во время оно на свете жило! Моавитяне, египтяне, израилитяне, филистимляне, амалекитяне, вавилоняне… Разве упомнишь всех. Свой глаз — алмаз: поглядеть бы, какие они из себя были? Мне сдается, все они на турок смахивали…» А на кого вы смахиваете, фашисты-разбойники? Пожалуй, похожих на вас быть не может.

Закончив свой монолог, адресованный ко всем лежащим в углу сарая мертвым гитлеровцам, Философ обратился персонально к «моему» немцу. Даже присел перед ним на корточки.

— И зачем же ты, рыжий фриц, послухался своего сумасшедшего фюрера? За какой надобностью полез в Россию, добрался до самого Волхова? Видишь, как хреново получилось! Закопают тебя в мерзлое болото, летом вырастет над тобой багульник или болиголов — и никто из твоих родных не узнает, где ты сгинул, куда твои косточки подевались…

После утренней поверки и завтрака в приказном порядке: бриться. И не только побриться — сменить подворотнички и вообще привести себя в гвардейский вид. Ожидается дивизионное и полковое начальство, оно устроит нашему лыжбату смотр.

Нелегкая это задача в такой обстановке приводить себя в божеский, то бишь гвардейский вид! На сильном морозе куда легче работать ломом и пешней, чем иглой и бритвой. Процедура бритья осложняется еще тем, что лица у всех у нас сильно обветрены, у иных даже слегка обморожены, кожа воспалена и шелушится.

Со скрежетом зубовным бреемся. И вдруг тах-тах-тах — зачастили зенитки. И где-то неподалеку послышались разрывы падающих бомб. Пока длился налет, одни в суматохе поразливали теплую воду, у других она остыла. На недобритых щеках и подбородках засохло мыло.

Опять греем воду, опять намыливаем щеки и подбородки. Костер горит внутри сарая. Чтобы не загорелся дощатый пол, посреди насыпан толстый слой песку и сверху положено несколько листов гофрированной жести. Это сделали постояльцы ольховских апартаментов, ночевавшие здесь до нас.

Вовсю торопимся. Вот-вот опять налетят «юнкерсы». Вот-вот нагрянет начальство, а мы не готовы.

Но начальство нас врасплох не застало. Мы успели-таки привести себя в гвардейский вид. Выстроились на опушке леса. И с большим удовлетворением, даже с гордостью обнаружили: а ведь, несмотря на потери под Мясным Бором, наш лыжбат еще имеет вид. Особенно внушительно выглядит строй после выполнения команды: «Лыжи на плечо!»

— Вот теперь бы показать нас прикамцам! — горделиво говорит Итальянец. — А то все зубоскалили: чалдонбат да чалдонбат…

— Р-разговорчики! — одергивает нарушителя старшина Кокоулин.

Общая команда: «Кру-у-гом!» Оказывается, начальство появилось совсем не с той стороны, откуда его ждали. Наш комбат отдает рапорт комдиву. Генерал-майора Андреева сопровождают командир 8-го гвардейского полка — уже довольно пожилой подполковник — Никитин, комиссар полка Филиппов и еще несколько старших офицеров.

Начальство идет вдоль строя. К выправке не придирается. Выборочно осматривает лыжи, автоматы, обмундирование. Комдив задержался напротив Авенира. Ростом генерал не высок, на нашего правофлангового ему приходится смотреть снизу вверх.

— Как звать, товарищ боец?

— Рядовой Гаренских, товарищ гвардии генерал-майор!

Десятки раз наш великан принимал рапорты, условно изображая из себя больших начальников, вплоть до генералов. А сегодня впервые довелось самому рапортовать генералу. Не условному, а самому настоящему.

— Вот это гвардеец! — с восхищением сказал своим спутникам генерал и опять обратился к Авениру: — Откуда родом? В каких краях русские матери производят на свет этаких богатырей?

— Из Нижнего Тагила, товарищ гвардии генерал-майор.

— Значит, уралец. Тогда все понятно! А почему такой огромный вещмешок? В нем ничего лишнего нет?

— Да как будто ничего лишнего, товарищ гвардии генерал-майор. Сухой паек, запасные портянки и белье, запасные диски к ручному пулемету. Да еще пара сапог. А они у меня не маленькие — сорок восьмой номер…

— И валенки и сапоги? Богато живете! У остальных лыжников тоже так?

— Весь батальон еще в запасном получил и валенки и сапоги.