Воспоминания и суждения современников - Ленин. Человек — мыслитель — революционер

Это одна сторона. Но у него было политическое мужество и в другую сторону. Первая революция не удалась. Начался отлив. Начались споры о том, находимся ли мы перед маленькой паузой революции — точка зрения подавляющего большинства революционеров — или же перед длительным антрактом, когда нужно расположиться по-иному, снять с себя грим, революционные костюмы и перегримироваться по-новому? Ильич не сразу решил в пользу антракта, но после приблизительно годичных размышлений он пришел к заключению — не пауза, а длительный антракт. Надо перестраиваться по-мирному. И вот человек, который призывал к вооруженному восстанию, начинает призывать к чтению газеты «Россия», где печатались стенографические отчеты о заседаниях Государственной думы *. Какой град насмешек вызвало это на Ленина — на этот раз не из буржуазной, а из нашей среды! Кто над ним не издевался, кто не вешал на него собак? Человек размагнитился, в нем ничего от революционера не осталось. Надо отозвать фракцию, ликвидировать думскую фракцию, надо призывать немедленно к вооруженному восстанию. Я не буду называть имен, но я не могу забыть, как один товарищ, теперь с честью работающий в одной из союзных республик, выступал среди парижской эмиграции с речью о немедленном вооруженном восстании. По его мнению, для восстания все элементы налицо. Правда, матушка-революция немного прилегла отдохнуть, но она сейчас же встанет и опять все начнет полыхать, как прежде. Я не стану скрывать, что и я был из тех, которые так думали. Я зашел к Ильичу и имел с ним длительный разговор, часа два, — может быть, самый длительный из всех моих разговоров с ним. Я ему доказывал, что тот курс, который он берет, прямехонько ведет в болото реформизма и ревизионизма, что он толкает русских рабочих от революции к бернштейнианству. Ильич мне ответил, что русская история совершенно гарантировала русского рабочего от такого поворота. У нас, говорил он, классовые противоречия так остры, что можно не беспокоиться о том, что русский рабочий пойдет за реформистами. Он в то же самое время защищал легальную печать и думскую фракцию. Думу мы используем, говорил он. Я с ним не согласился и ушел в группу «Вперед», хотя не разделял взгляда названного мною товарища, что сейчас нужно делать вооруженное восстание, — но я думал, что пройдет 3–4 года, опять наступит революционная ситуация. Я имел в виду тогда уже ясно обрисовывавшуюся в перспективе войну, которая должна была выбить рабочее движение из «мирной колеи». Стоит ли перестраивать всю партию, стоит ли производить, выражаясь словами тов. Бухарина, грандиозную бузу, раскол партии, для того чтобы перестроиться на 3–4 года? Это операция, которая не окупит издержек. Что же оказалось? Фракция была использована именно во время войны чрезвычайно удачно. Легальная печать еще лучше была использована. Вы знаете, что «Правда» из Питера явилась инициатором забастовок в Харькове. Харьковские печатники забастовали после статей «Правды» о забастовке в других производствах в Харьковской губернии. В Харькове на месте они не могли связаться. Всякая организация была задушена. Из Питера «Правда» могла дирижировать, и очень удачно. Таким образом, и думская фракция, и газеты легальные были использованы наилучшим образом и, несомненно, сыграли огромную роль в том пролетарском движении, которое началось после Лены и закончилось, летом 1914 года, чем-то действительно напоминавшим революцию. Если бы не было легальной печати и думской фракции, ничего этого не было бы достигнуто. Подпольные кружки этого добиться не смогли бы. Но он отнюдь не переоценивал «возможностей». В газетах мелькнуло воспоминание о том, как Ильич давал инструкции думской фракции, как он разговаривал с тов. Бадаевым. Бадаев пришел к Ильичу от думской фракции с вопросом, как емуговорить по поводу какого-то довольно сложного кадетского проекта. Ильич расхохотался и сказал (приблизительно): «Чего тебе слушаться, просто выйди на трибуну и обругай буржуев. Затем тебя и послали в Думу, чтобы там был слышен голос рабочего, а это ты предоставь литераторской группе при фракции, она все это разработает, а сам над этим головы не ломай. Это совершенно ненужно». Ильич правильно оценивал роль фракции. Он оценивал ее как известного рода рупор, через который рабочий класс мог говорить. Без этого рупора обойтись было нельзя. Но для того, чтобы сделать этот поворот к «думизму», Ильичу нужно было исключительное политическое мужество. Больше, чем для того, чтобы призвать к вооруженному восстанию. Его меньшевиком в глаза называли. Ему говорили: какая же теперь разница между вами и Мартовым? Разница, однако, как вы знаете, была…