Георгий Костылев - Крепкие орешки

Выдернув из-за пазухи бинокль, я уже карабкался на площадку, когда чьи-то железные пальцы вцепились мне в штанину.

-- Не надо, товарищ капитан! Там.........! Поберегитесь!

Я круто обернулся. Простой рядовой боец без малейших эмоций (и, добавим, усилий) держал меня за штанину, а дядя Саша неодобрительно помавал в воздухе пальцем.

-- Э-э-э, ни к чему бы, товарищ капитан, -- словно мимоходом, заметил Филатов. -- Мы тут как-нибудь сами разберемся, а там, однако, стреляют!

Толковать происходящее можно было по-всякому, и любая трактовка была для меня негативной. Поэтому я ничего трактовать не стал, а постарался максимально кратко пояснить свои действия:

-- Раз там, однако, стреляют, дайте-ка мне, однако, глянуть, откуда они, супостаты, это делают!

Скорее всего, подействовало не объяснение, а юмор, но, так или иначе, мою штанину отпустили, и я, с биноклем наперевес, задумался над смыслом жизни, повиснув над забором в сотне метров от вражеских позиций.

А лупцевали по нас хорошо, с чувством, с толком, с расстановкой. Солнышко, клонясь к закату, играло в моей команде, маскируя меня от глаз снайперов в своих лучах и лишая их удовольствия засекать нашу оптику по вспышкам солнечных зайчиков. Дело за биноклем!

Лирическое отступление 4

После вывода батальона из Чечни мне пришлось отчитываться (а иногда и платить) за множество утраченного вооружения и снаряжения. За противогазы, сгоревшие в каптерке, за истлевшие в труху под дождем и солнцем плащ-палатки, за пробитые термосы и исчезнувшие в бездонной прорве госпиталей перемазанные кровью одеяла, в которые кутали отправленных воздухом раненых (и, добавим, убитых). Бог свидетель -- ни единого гвоздя не было украдено, продано и пропито. Потери в оружии составили 1 (один) зенитный автомат, сгоревший в уличном бою вместе с "ЗИЛом"-носителем, и 1 (один) автомат АК-74, принадлежавший убитому зенитчику, сгоревшему в луже бензина под этим "зилом". Офицеры финслужбы бригады, проводившие инвентаризацию, отлично знали все наши обстоятельства и, к их немалой чести, изо всех сил вытаскивали нас из-под лавины консервно-тряпочно-резиновых подозрений и санкций. О том, чего и сколько должно нам родное министерство и родное правительство и как они относятся к расчету по своим долгам -отдельная, ба-а-а-льшая и увлекательная тема! В общем, семь бед -- один ответ: хоть на грош, а со своей конторой я посчитался. Я тщательно оформил и списал, как утраченный в бою, свой верный бинокль. Ей-Богу, уж кто-кто, а он-то заслужил пенсию! Этот бинокль да протертая на сгибах карта-двухсотпятидесятка -- вот и все, что я могу предъявить в доказательство своего участия в войне. Кроме памяти, разумеется. ... А посмотреть было на что! Прямо передо мной уходила строго на восток широкая асфальтированная дорога, с обеих сторон зажатая границами серых железобетонных заборов: справа -- механического завода "Красный молот", слева -- цементного завода. С цементного нас щедро поливали огнем из окон административного корпуса и из огромного склада-ангара, когда-то крытого гофрированной жестью, но ныне, с помощью артобстрелов и мародеров, превратившегося в жуткое нагромождение балок и жестяных лохмотьев. Даже такие патентованные извращенцы от искусства, как Шагал и Пикассо, не могли бы сочинить ничего, подобного этому бывшему ангару.

Но особенно ожесточенно, взахлеб, стрелял большой, элегантный цех завода "Красный молот". Во главе угла цеха, выходящего на нас, находилась прочная четырехэтажная железобетонная коробка -- административный отсек. Дистанция по прямой от него до нашего штаба составляла не более семидесяти метров, до огневой зенитного расчета No 2 -- пятьдесят пять -- шестьдесят. Вот в этой-то, можно сказать, естественной крепости и засели самые отчаянные вояки Хаттаба.

-- Вон он, гад, на четвертом, -- деловито прокомментировал мои наблюдения Филатов. -- И еще бригада гранатометчиков на крыше. И автоматчики в каждой дырке.

Так оно. Справа от угла, на четвертом этаже, в глубине -- в глубине, не на виду, мать его! -- комнаты сверкала характерная вспышка, сопровождаемая звонким, с металлическим лязгом, грохотом пулемета ПКМ. Где-то там же, судя по звуку, работали, как минимум, двое снайперов, вернее, двое стрелков с СВД, потому что снайпер делает один труп двумя, максимум -- четырьмя пулями, а я, черт возьми, все еще был жив. И не только я.

Комментарий 1

Тут требуется небольшое -- не лирическое -- отступление. Слова у нас, до важного самого, в привычку входят, ветшают, как платье. Тут В. В. Маяковский не ошибся: девальвация слова и эрозия его этимологии в наше время достигли катастрофических величин. "Снайпер" в переводе с английского означает "стрелок по бекасу", причем генезис слова предполагает еще более конкретную формулировку -- стрелок по бекасу пулей, пулей -- не дробью! Бекас много меньше голубя, но много проворнее воробья. Но и это еще не все: бекас -- единственная из птиц, выполняющая на взлете тактически грамотный противозенитный маневр: сложный зигзаг с изменением курса и высоты. Не верите мне -- прочитайте великолепный роман Лена Дейтона "Бомбардировщик", там британский тяжелый бомбер именно так уходит от преследования германского ночного истребителя.