Андрей Козлов - Тревожная служба

Мы во все глаза смотрели на гостя. Так вот он какой, фельдмаршал Монтгомери! Выше среднего роста, сухощавый, не по годам подвижный. Прямой острый нос, топкие губы. Волосы зачесаны назад и чуть вправо. Несмотря на официальность встречи, на загорелом волевом лице все время блуждает улыбка: английский военачальник рад встрече, которую мы ему устроили. Добрый прищур глаз делает его еще более симпатичным.

- Господа, - начал он через переводчика, - я прошу простить мне незнание языка русского народа, перед которым ныне преклоняется весь мир. Находясь в стенах прославленной академии, я счастлив приветствовать в вашем лице цвет Красной Армии, боевые операции которой теперь изучают все военные академии земного шара.

Мы горячо зааплодировали. Я смотрел на Монтгомери, державшегося непринужденно, и думал: "Человек другого мира, другой идеологии, а как отзывается о нашей стране, о нашей армии! Почему бы англичанам не относиться к нам всегда с таким вот уважением?.."

Время стерло в памяти фамилию преподавателя - подтянутого, элегантного полковника. Но то, что он был, как говорят, в ударе, читал с блеском, не укрылось и от Монтгомери. Слушая переводчика, он одобрительно кивал головой, улыбался и потирал руки. В заключение сказал:

- До недавних пор мы не могли встречаться - нас разделяли фронты. Теперь, когда враг разбит, ничто не мешает нам видеть друг друга. Мой визит к вам - наглядное тому подтверждение. Главное, чего мы добились в совместной борьбе, - это разгром гитлеровской Германии, победа добра над злом, победа, в которой вашему народу, вашей армии принадлежит решающая роль!..

И мы опять горячо зааплодировали. Фельдмаршал Монтгомери не мог обижаться на прием. Наше уважение к нему было искренним, шло от чистого сердца. Ведь никто не знал, не предполагал даже, что пройдет совсем немного времени - и лицо Монтгомери во время выступлений о Советском Союзе, о Советской Армии станет другим, совсем несимпатичным, исчезнут улыбка и добрый прищур глаз, станут совершенно иными высказывания о роли нашего народа и нашей армии во второй мировой войне. В угоду империализму Англии и США Монтгомери станет петь с чужого голоса...

* * *

Односельчане ждали меня на побывку через год. Но встреча состоялась лишь через семь долгих лет - в 1945 году командование академии предоставило мне отпуск.

По пути в родную деревню Петровку, затерявшуюся в дремучей тайге под Енисейском, я заехал в город Ачинск. Свидание с женой Марией Ануфриевной и Констанцией Францевной Булгак, о которой я уже писал, не обошлось без слез. Только Геня, сын Констанции Францевны (ему шел двенадцатый год), держал себя как настоящий мужчина. Правда, получив от меня немудреный московский гостинец, он совершенно по-детски обрадовался ему, но потом снова обрел солидность и спросил:

- Дядя Андрей, а вы видели Маршала Советского Союза Константина Константиновича Рокоссовского?

- Видел, Геня, - ответил я, - и даже не один раз.

- Он, как и я, поляк! - с гордостью сообщил Геня. - Хотите, я покажу вам подлинные материалы о нем? - И, не дожидаясь моего согласия, мальчик побежал в другую комнату. Вскоре он принес папку, в которой были собраны газетные снимки К. К. Рокоссовского и сообщения Совинформбюро о боевых действиях войск, которыми маршал командовал. Я внимательно ознакомился со всеми Гениными "подлинными материалами".

За столом, когда по сложившемуся обычаю выпили за Сталина, а потом за нашу победу, жена вдруг заплакала.

- Не надо, Мария, - стала успокаивать ее Констанция Францевна. - Сама же ты заставила меня выучить русскую пословицу: "Слезами горю не поможешь".

Констанция Францевна посмотрела на меня своими красивыми, полными слез глазами и тихо сказала:

- Братья у нее погибли...

Жена достала из заветного места и положила передо мной две похоронки. И встали перед моими глазами два богатыря - Петр и Леонид Козыревы, танкист и морской пехотинец, песенники, весельчаки, заводилы. Оба они погибли на Малой земле под Новороссийском...

Несколько слов о дальнейшей судьбе маленькой польской семьи.

Констанция Францевна и ее сын Геня уехали на родину в апреле 1946 года. Долгое время мы ничего не знали друг о друге. Разыскать следы К. Ф. Булгак мне помогли товарищи из Министерства внутренних дел Польской Народной Республики.

Из первого письма, очень теплого, полного благодарности за гостеприимство в годы военного лихолетья, я узнал, что Констанция Францевна, потеряв в 1958 году мужа, обосновалась на жительство в городе Элблонге. Частенько она бывает в Варшаве, у сына. Геня, теперь Генрих Владиславович, увлечен интересной работой, защитил кандидатскую диссертацию. Он женат, у него четверо детей - два сына и две дочери.