Андрей Козлов - Тревожная служба

* * *

Ценой больших потерь противник потеснил нас на левый берег реки Роккала-Йоки и занял часть поселка Роккала. Наше положение становилось поистине критическим. Нависла опасность окружения. Боеприпасы и продовольствие были на исходе. В этой труднейшей обстановке героем становился каждый.

Во время отхода на новый рубеж где-то впереди послышались автоматные очереди, разрывы ручных гранат. Рассредоточив роту, я приказал командиру отделения младшему сержанту Ф. Д. Помозкову взять с собой двух красноармейцев и выяснить обстановку. Оказывается, военфельдшер 1-й комендатуры Ф. X. Гринь и двое санитаров сумели отбить нападение группы автоматчиков, пытавшихся зайти к нам в тыл, причем в перестрелке было уничтожено четыре фашиста.

Как нельзя кстати, на опушке появились бойцы с ведрами: принесли горячие макароны с салом!

- Налетай с котелками! - приглашает старшина комендатуры.

А у нас ни котелков, ни ложек - выбросили вместе с ранцами. Одному ранец мешал стрелять, другому переползать по-пластунски, третьего демаскировал. Время не ждет - не одних нас кормить надо. Наломали бойцы еловых лап, вывалили на них макароны. Ели руками. Мы получили наглядный урок: тяжел ранец, неудобен, а необходим - все там есть для трудной солдатской жизни!

Получаю приказ - обороняться на шоссе. Роту поддерживает артиллерийская батарея старшего лейтенанта Попова (23-я армия). Мы еще не успели как следует закрепиться, а противник подверг наши позиции ураганному обстрелу. Вдобавок беспрерывно висели в воздухе его самолеты. К полудню нажим усилился, в особенности на флангах. Фашисты рассчитывали прижать нас к Финскому заливу и уничтожить.

Ожесточенный бой разгорелся восточнее поселка Роккала. Казалось, еще одно усилие - и враг достигнет цели. Я поднял роту в контратаку, которую тотчас поддержали моряки, занимавшие позиции правее нас. Фашисты беспорядочно отступили.

В этом бою пали смертью храбрых красноармейцы И. В. Михайлов, X. С. Хайбулин и многие другие. Сержант П. Ф. Ятченко, красноармейцы И. Т. Курышев и С. И. Гудков получили тяжелые ранения. Досталось и мне. Во время контратаки, находясь в цепи, я почувствовал толчок в грудь. По инерции пробежал еще несколько шагов и упал.

"Отвоевался!" - успел подумать я и словно провалился в черную пропасть.

Очнувшись, увидел склонившуюся надо мною девушку-военфельдшера (это она, как я вскоре узнал, вынесла меня с поля боя). У нас девушек не было, значит, она из армейской части. Спрашиваю ее:

- Что со мной? Где я нахожусь?

- Не надо разговаривать, товарищ лейтенант. - Девушка положила мне на лоб холодный компресс взамен согревшегося. По всему было видно, она очень устала: лицо осунулось, под глазами залегли густые тени. - Вы ранены в грудь. Все будет хорошо. Только не надо разговаривать. А находитесь вы в медсанбате одной из частей двадцать третьей армии.

Девушка поправила пышные пропыленные волосы и через силу улыбнулась.

- Вот-вот подъедет повозка, и мы отправим вас в Койвисто: там формируется эшелон на Ленинград. Все будет хорошо...

Перед отправлением эшелона навестить раненых пришел исполнявший обязанности военкома отряда старший политрук Лебедев. Присел и около меня, спросил с участием:

- Больно, Андрей Петрович?

- Не так больно, как обидно, - ответил я. - Без меня война кончится.

- Хватит и на вас. - Лебедев нервно побарабанил пальцами по полке вагона, вздохнул и уточнил: - С избытком, думаю, хватит!

- Немец техникой давит. Превосходит он нас и в танках, и в авиации, и в автоматическом оружии.

- Да, это так, - согласился старший политрук. - Но никогда не превзойти ему нас в моральном духе. А танков, самолетов и автоматов мы наделаем.

Лебедев рассказал, что остатки моей роты принял отважный балтиец майор Александр Александрович Углов, с которым за последние две недели меня не раз сводила судьба.

- Что передать подчиненным? - спросил Лебедев.

В те дни все мы - бойцы и командиры разных степеней - только еще учились воевать. Война была строгим экзаменатором. Сдал - жив. Не сдал погиб. Третьего не дано.

Мучительные боли, суматоха, которая царила перед отправкой эшелона, тяжело отразились на мне, и я не нашел подходящих теплых слов для тех, кто оставался в строю, а сказал:

- Пусть лучше воюют!

И только после подумал, что, наверное, обидел своих бесстрашных бойцов.

В дик боев на Карельском перешейке воины-пограничники показали чудеса храбрости. Но лишь единицы из них, да и то уже значительно позже, были отмечены орденами и медалями. Видимо, виной тому была сложная обстановка, менявшаяся по нескольку раз в день, отсутствие надежной связи с вышестоящими начальниками и штабами. Мы с младшим политруком А. Д. Семушиным представляли к наградам особо отличившихся, но реляции где-то затерялись. Уезжая в госпиталь, я чувствовал вину перед подчиненными, которые сделали больше, чем могли.