Алла Дудаева: Миллион Первый

После получения таких секретных сведений спецслужбы мусульманских государств поручили своим четырем агентам-азербайджанцам пробраться в Чечню, сообщить чеченцам и ингушам о готовящейся коммунистами во главе со Сталиным античеловеческой акции против чеченского и ингушского народов. Четверо азербайджанцев приехали в Чечню, начали встречаться с пожилыми людьми, алимами. Они рассказывали им, что готовится очередной этап геноцида над чеченцами и ингушами. Многие не хотели верить, что всех их до единого могут выслать, тем более — что могут потопить целый народ. Азербайджанцев заметили. О них пошли слухи. Работники НКВД заинтересовались ими. Установили за ними слежку. Вскоре всех четверых азербайджанцев арестовали. Осудили закрытым судом по ст. 58 и отправили этапом в лагерь для политзаключенных в г. Карлаг, оттуда — в г. Балхаш. Один из них умер в тюрьме. Остальные выехали на родину после смерти Сталина. Действительно, среди чеченцев и ингушей до самого выселения ходили слухи о том, что их собираются утопить в Каспийском море. До сих пор остается тайной причина провала этого изуверского плана Кремля. Возможно, четверо азербайджанцев и стали одной из причин провала этого бесчеловечного плана. Как бы там ни было, они заслуживают того, чтобы их помнили и уважали».

В первое время людей выводили из вагонов в чистое поле оправляться на глазах у измывающейся солдатни. Некоторые, не выдержав стыда, шли на цепь и падали под очередями автоматов. Позже в вагоне отгородили занавеской угол. Но все равно, только те, кто хорошо знает чеченцев, поймут, чего им это стоило. Это было позором более страшным, чем смерть. Многие не ели и не пили, решив умереть, но не идти в этот скотский угол. В одном из вагонов повесилась на собственной косе юная красавица, предпочитая такой конец унижению.

В архивах памяти каждой чеченской семьи десятки подобных человеческих трагедий.

Поезд медленно двигался от полустанка к полустанку. На больших станциях не останавливались, загоняли вагоны в тупик, подальше от любопытных глаз. Матери поднимали детей, и из высоко расположенных маленьких зарешеченных окошек высовывались детские руки, прося хлеба, воды.

Трупы не успевали выносить.

Поезд смерти качало и трясло, стучали колеса, содрогались вагоны, дул сквозь щели леденящий ветер с песком и снегом. В Казахстане начали кое-где выгружать людей. Никто не знал, где их выселяют.

Казахи боялись приезжих. Местное население предупредили: никаких контактов с приезжими, у которых общего с людьми — только внешний облик. Так было до тех пор, пока дети, любопытные, как все дети на свете, не поведали ошарашенным родителям: «Эти звери делают то же самое, что и вы!» Стоя на коленях на белом снегу, они молились Всевышнему.

Селиться приходилось в сараях, рыли землянки. Лаби с семьей повезло. Их высадили в чистом поле, но через несколько километров они набрели на заброшенный кирпичный завод. Там, в одном из углов, и устроились. Было холодно и голодно. Выручали подростки, подкармливающие стариков и женщин с детьми, выходя «на промысел». Угоняли овец, отбившихся от стада, и делили на всех. Кое-как дожили до весны. А потом приехал отец со старшей дочерью Базу. Они обошли пол-Казахстана в поисках Лаби с детьми.

Снова были все вместе, казалось, на какой-то миг к детям вернулось детство. Отец снял полдома у одного из казахов и, договорившись с председателем, вспахал трактором большое поле в степи. Посадил на нем кукурузу, картошку, тыкву и овощи, в то время никто не верил, что что-нибудь уродится в этой голой степи. Потом всю зиму по четвергам дети разносили людям долю, которой каждый мусульманин обязан поделиться с ближним. Старшие дети, бывало, ленились идти в стужу с ведром овощей, а Джохар всегда с радостью вызывался, потому что знал, как его ждут.

Отец был идеалом настоящего мужчины — труженика и воина. Одну из угловых комнат Муса отделил от остальных, подвел снизу и сверху трубы для вентиляции, превратив ее в хранилище того самого урожая, который спас потом не их одних в ту суровую пору. Зимой отец устроился на хлебозавод, и когда он шел домой с рюкзаком, полным горячего хлеба, чужие ребятишки встречали его уже на окраине села. Они ждали его, сбившись в стайку, как ждут спасения голодные пичужки зимой, а взрослые стеснялись и, завидя его, отворачивались. Но отец никого не обделял. Когда кому-то приходилось особенно туго, он узнавал об этом каким-то шестым чувством и посылал детей с едой. Никто не умер в их селе в тот голодный год.