- Наконец, - говорит, - тебе телефонограмма очень любопытного содержания.
Я читаю: "Товарищ майор, одна престарелая женщина нынче, в пятницу, пышно празднует свой юбилей.
Появитесь в восемь часов вечера у знакомого вам подъезда с цветами и массой наилучших пожеланий".
- Ну-ка, ну-ка!
- И подпись "Три "н", - говорит мама. - Это что же, фамилия или ученая степень какая?
- Красивая, - говорю невпопад.
- Опять красивая. - Мама уже не улыбается, она бросает на стол телеграмму и ворчит: - Надежда Васильевна тоже видная, по скромная.
- Она уехала, - зачем-то сообщаю давно известное.
- А кто виноват? - ревниво говорит мать и удрученно смотрит на телеграмму, как на мою похоронку.
Навязчивость какая-то в этих словах.
А я ужо в шинели. Я ужо ничего не хочу слышать, багу, бегу. Дождь со снегом остужает моп щекн.
Итак, я появился у знакомого подъезда.
- Зимы пошли такие слякотные, - говорила Анна, опоздав на целый час. Три круга сделали над Киевом, пока разрешили посадку.
Сегодня она была в темно-синем пальто с латунными пуговицами, на которых крест-накрест выбиты пропеллер и крылья птицы. На рукаве искрилась вышитая парчой чайка.
- А еще задержалась на борту самолета, долго не приходила машина за бельем и посудой. Такова участь всех стюардесс. Привыкайте к этому, товарищ майор.
- Постараюсь привыкнуть.
- А вообще ни к чему привыкать нельзя, иначе пропадет удивление, и все исчезнет, - сказала Анна, не передыхая. - А теперь, - указала она на подъезд, - наш рейс пройдет на высоте четвертого этажа.
Пока мы поднимались по лестпице, я подумал: была всего одна встреча, а не забылась, о чем-то говорят we ее зтзонки. А может, человек сам себе придумывает привязанности? И придумывает не сразу, не мгновенно. Может, просто мое подобие давно возникло в воображении Анны? И вот, простите, явилось. Или в моем возрасте ей увиделась какая-то тайна, а тайна увлекает. Но мы-то, врачи, знаем, что мой возраст - это иногда крутой взлет перед падением.
Я поднимался вслед за Анной. У псе действительно красивые ноги. Катастрофично красивые... Она остановилась перед дверью, обитой черным дерматином, открыла сумочку, достала ключи, долго не могла попасть в замочную скважину.
"Чья это квартира? Куда меня ведут?"
Наконец Анна перешагнула порог.
- Впрыгивайте, - сказала, потянула мепя за рукав и шепотом добавила: Секунду. Постойте здесь, - а сама юркнула в комнату, где горел свет. Я слышал ее голос: - Что же ты, мой родненький? И суп стоит песъеденный, и шпроты не тронуты. Разве соседка не приходила тебя кормить?
- Соседка была, - отвечал дрожащий голос. - Чтото сердце ныло весь день. В Иркутске, передавали, бури.
- Ну и что же? Мы и в бурю летаем. Ты же знаешь, я теперь на "тушке", а это машина! Господи, и подушка сползла.
Анна выглянула из комнаты и поманила меня к себе:
- Это мой папа.
В кровати лежал человек лет пятидесяти. Высокий лоб, лимонной бледности лицо, голову мягко усыпал нетающий иней.
- Иван Васильевич Пронников, - сказали его сухие губы, и глаза, посаженные так же глубоко, как у Анны, вопросительно остановились на моих погонах с эмблемой медика. Он недовольно сморщился: - Хотя бы в день рождения дочери не приходили вы, благодетели.
Ведь не можете, ничего не можете. - Он замолчал так же внезапно, как начал говорить. Тут же подавленность настроения его сменилась гневом, и он выкрикнул: - А подопытным кроликом быть не желаю. И вообще, оставьте меня.
Его лицо сделалось багровым, голова заметалась на подушке. Лишь так мог он подчеркнуть то, о чем говорил, а его руки, ноги, все большое тело были неподвижны: пх сковал паралич. Конечно, нашего брата он виделперевидел, успел разувериться в искусстве эскулапов, и потому мой приход его раздражал, если не сказать больше.
- Я пришел только поздравить Анну, - защищался я.
Иван Васильевич стрельнул в меня злым взглядом и, медленно поворачивая голову к стене, пробормотал:
- Тогда вы и вовсе никакой не врач.
Анна наклонилась к отцу.
- Папочка, папочка, - защебетала она, - наш гость - нейрохирург, а отец нашего гостя был начальником фронтового госпиталя, погиб, - замялась было, но тут же, повернувшись ко мне, добавила: - Сын, так сказать, продолжает дело отца, правда?
- Но я всего этого вам не рассказывал, - говорю с недоумением.
- "Мне сверху видно все", - шутливо пропела девушка и выбежала нз комнаты. - Я сейчас...
Мы остались одни. Неловкое молчание.
- Где воевал ваш отец? - наконец нарушив паузу, спросил Иван Васильевич.
Читать дальше