Денис Давыдов: Стихи и проза

Взглядов и убеждений своих Давыдов не скрывал и уже в 1823 году вынужден был выйти в отставку. В дальнейшем, после настойчивых и унизительных просьб, его еще дважды допустили к участию в военных кампаниях, но на незаметных ролях, совершенно не отвечавших ни его славе, ни его возможностям.

В 1831 году, вернувшись из Польши, он уже навсегда «распоясался и повесил шашку свою на стену».

На досуге Давыдов «пустился в военные записки»: «Не позволяют драться, я принялся описывать, как дрались». В положении обойденного и обиженного человека он находит для себя две богатые темы. Это, во-первых, «воспоминания эпических наших войн, опасностей, славы» и, во-вторых, «злоба на гонителей или на сгонителей с поля битв на пашню».

В своих сочинениях Давыдов резко критиковал и осуждал аракчеевщину и ее наследие — внешне помпезную, а на деле негодную военную систему царизма, утвердившуюся при Николае I и его любимцах Дибиче и Паскевиче, с большим трудом и серьезным уроном одерживавших сомнительные победы.

Естественно, что сочинения Давыдова сильно страдали от вмешательства цензуры или вовсе не попадали в печать.

В критике и осуждении, которым Давыдов подвергал «жалкую современность», были и своя сильная и своя слабая сторона. Безусловно, Давыдов остро разоблачал некоторые явления неприглядной действительности. Но делал он это во имя прошлого, а не будущего, — именно потому, что негодная военная система царизма омрачала былую славу русского оружия, унижала и позорила русскую армию, истребляла память о ее великих победах и героических характерах.

И чем дальше и глубже шла общественная жизнь в России, вопреки железному режиму царизма, тем больше замыкался Денис Давыдов в своем преклонении перед славной стариной и в неприятии современности.

Так и получилось, что все, что окрыляло передовую русскую общественность тридцатых годов, не встречало у Давыдова ни симпатии, ни поддержки. Уже не только бездарность военного командования, но и любое проявление свежей, независимой мысли он готов был рассматривать как покушение на славу России. Его бурный, огненный патриотизм постепенно вырождался в националистическую нетерпимость ко всему «чужому».

В частности, это сказалось на отношении Давыдова к национально-освободительному движению в Польше. Он видел в нем только противозаконный бунт, угрожавший государственным устоям, целостности и славе России.

Под конец жизни у Дениса Давыдова остались одни воспоминания о 1812 годе, в который он, говоря его словами, навсегда «врубил свое имя». В 1838 году один из русских литераторов писал: «Два утра просидел я с Денисом Давыдовым, который стареет ужасно и живет в прошедшем или, лучше сказать, в одном: 1812 годе и Наполеоне».

Вскоре, 22 апреля 1839 года, Денис Давыдов, чудом избежавший смерти в десятках сражений, тихо умер от удара на пятьдесят пятом году жизни.

Стихотворное наследие Дениса Давыдова невелико, но обеспечило ему почетное место в истории русской поэзии. В. Г. Белинский назвал поэтический талант Давыдова «замечательно самобытным» и причислил его к «самым ярким светилам второй величины на небосклоне русской поэзии».

Легко заметить, что в стихах Давыдова особую роль играет военная тема. Но если поэты старшего поколения, касаясь этой темы, торжественно и громогласно воспевали в тяжелых стихах главным образом сражения, походы, подвиги царей и полководцев, то Давыдов в своих «залетных» и «зачашных» стихах и песнях открыл для русской поэзии новую область, а именно — военный быт (конечно, офицерский, а не солдатский), и в изображении его далеко отошел от какой бы то ни было торжественности и парадности.

Читая стихи Дениса Давыдова, мы попадаем в совершенно особый мир человеческих чувств, мыслей, инстинктов, стремлений и поступков. В центре этого мира — образ лирического героя, исполненный удивительной жизненной достоверности и редкой цельности.

В этой поэтической автобиографии есть все: война, бранные подвиги и бивачные досуги военного человека, кутежи и любовь, нежная лирика и язвительная сатира, мелочи быта, вроде полученного в подарок чекменя, и всемирно-исторические события, овеянные «вековечной славой».

Удаленный в 1804 году из гвардии в армейский гусарский полк, Давыдов очутился в атмосфере «гусарства», которое представляло совершенно особое бытовое и психологическое явление русской жизни в начале XIX века. Эпоха эта, по словам современника (поэта П. А. Вяземского), «оставила в умах следы отваги и какого-то почти своевольного казачества в понятиях и нравах».