Д. Заславский - Г. В. Плеханов

Голодный 1891 год послужил водоразделом между двумя периодами общественной жизни. В политике Россия сдвинулась с мертвой точки; выросло новое поколение, свободное от тяжкого разочарования и от революционных традиций народовольчества. Лихорадочное развитие промышленности создало новые и многочисленные кадры пролетариата, который успел и внутренне переродиться и вырасти. Русский крестьянин начинал «вывариваться в фабричном котле», — по людному выражению того времени. Результаты сказались: начало 90-х годов — это полоса экономических стачек.

Они возникают и развиваются стихийно, принимают сразу массовый характер, перекатываются из одного фабричного центра в другой. Это еще не забастовки на западно-европейский манер, с основательной предварительной подготовкой, с определенными продуманными требованиями, под руководством профессиональных союзов и социалистических организаций. Но это уже и не патриархально-наивное движение семидесятых годов, с петициями наследнику, с просьбой о покровительстве полиции, с детской верой в «орлов»-революционеров. Стачки 90-х годов носят неорганизованный характер, но полны бурного революционного содержания, сопровождаются эксцессами, убийствами штрейкбрехеров, кое-где разгромом фабричных помещений и станков. Полиции не под силу справиться с рабочими, и войска, в особенности казаки, становятся непременной принадлежностью экономических конфликтов между трудом и капиталом. Царское правительство словно спешит дать наглядную политическую форму разгорающейся классовой борьбе. В 1895 г. крылатая резолюция Николая II «спасибо молодцам-фанагорийцам» заменяет социалистической агитации тысячу брошюр и прокламаций. Рабочий класс и вся интеллигенция России узнают, что с царского благословения солдаты фанагорийского полка в Ярославле расстреливали рабочих-стачечников.

Экономическое движение рабочего класса происходило стихийно. Отсутствие рабочих влиятельных организаций сказывалось в неопределенности политических и экономических требований, в отсутствии выдержки и единства действий, в бунтарстве и эксцессах. Но вместе с тем давало себя знать, особенно в Петрограде, в Москве, в городах Западной России (Вильне, Минске, Белостоке) участие в стачках и социалистических элементов. Всюду были кружки, полуинтеллигентские, полурабочие, которые стремились оформить движение, дать ему определенные лозунги. Они были еще недостаточно влиятельны, чтобы овладеть рабочими массами, объединить их, дать планомерность борьбе, но они были уже настолько влиятельны, чтобы внушить правительству основательную тревогу. Полиция, явная и тайная, ищет повсюду агитаторов. Правительственные сообщения цитируют прокламации, подчеркивая их революционный характер. И хотя речь идет только о «беспорядках», легко усмиряемых, становится ясно, что где-то в глубинах народной жизни набухает, подымается новый революционный вал, идет новая эпоха, полная тревог и потрясений, собираются на горизонте революционные грозовые тучи.

Это настроение проникает во все слои общества и дает себя знать ростом оппозиционного общественного мнения, общим недовольством, желанием перемен и реформ. Начинается полоса студенческих волнений. Они вспыхивают по всяким поводам, перекатываются из города в город, утихают и снова разгораются. Правительство в явной растерянности не может справиться с ними. Репрессии никого не пугают. Исключенные делаются предметом общественного сочувствия. Молодежь со смехом заполняет тюрьмы и там встречается с рабочими, арестованными за стачки. «Беспорядки» в университетах теряют первоначальный свой академический характер. На сходках звучат революционные речи, нелегальные листки заканчиваются неизменной формулой «долой самодержавие». Вместе с тем студенчество не удовлетворяется обычными формами университетских волнений. Забастовки и обструкции исчерпывают себя, как исчерпывает себя и ограниченная идеология студенческого протеста. Революция требует более серьезных форм борьбы, требует революционной социалистической программы и решительных тактических директив. Улица притягивает к себе, и красное знамя вспыхивает в первых манифестациях, где в общих, еще немногочисленных рядах, смешиваются наиболее решительные и передовые элементы рабочего класса и учащейся молодежи. Отдельные студенты и интеллигенты идут в рабочие кварталы, чувствуя, что там складывается новая революционная сила. С этой силою они связывают свои надежды. Другие — с темпераментом более экспансивным, воскрешают героическую традицию народовольчества. В огромном количестве распространяется нелегальная литература, и старые номера «Вестника Народной Воли», старые брошюры Степняка-Кравчинского, Лаврова, Плеханова переходят из рук в руки и зачитываются до дыр.