Лена Ленина - Stars

– Вы ведь не только певица, но и поэтесса, сами пишете стихи, да еще и участвуете в музыкальном создании продукта. Что первично?

– Это неуловимая вещь. Иногда бывает, что в голову приходит какая-то мелодия с одной строчкой и вертится в голове, ты ее записываешь куда угодно, на диктофон, приходишь в студию, напеваешь, наигрываешь. Бывает, что это стихи, которые у тебя в тетрадке, и ты знаешь, что это не просто стихи, а что это будет песня, что в них есть куплет и есть припев. Иногда проходит год или полтора, ты приходишь в студию, и появляется эта песня. Это необъяснимый процесс.

– То есть муза не прилетает, – разочарованно протянула я. – А то я хотела узнать, какого она у вас, музыкантов, цвета. У нас, писателей, лично розовая. У вас же, похоже, технология другая.

– Можно ее заставить прийти, войти в это состояние.

– Можно, можно, – снова уверенно вклинился Юра. И только я снова повернулась к нему корпусом и всем остальным скарбом, к которому прибавилась еще и тарелка с закуской, в надежде на продолжение мысли полным предложением, как в этот самый момент Ева разразилась откровением. Пришлось, мысленно чертыхаясь, возвращать все обратно. Удалось. Только каблуки заскрежетали по мраморному полу. Да зубы заскрипели, но ничего, они у меня крепкие.

– Для меня, – начала делиться Ева, – это род медитации, род психотехники. Сейчас мы переезжаем в новую студию, я беременна этими песнями, хочу, чтобы они скорее увидели свет. Когда приходишь в студию, можно что-то подправить, переписать. Юра что-то наигрывает, и я говорю: «Юра остановись, сыграй еще раз этот момент». И на ровном месте, без причины, рождается новая песня. Чаще всего это происходит ночью, я вдохновляю Юру, а Юра вдохновляет меня. Это необъяснимое волшебство. Хотя вне творческого процесса мы можем порой даже ненавидеть друг друга, честно говоря.

Я настороженно посмотрела на Юру, не хочет ли он чего добавить, но он увлекся ухаживанием за девушкой, которая пока безмолвно сидела рядом с ним. Если она заговорит, то я со всеми моими причиндалами попаду в очень неудобное физически положение. Но та пока молчала. Я повернулась к Еве и решила задать «желтый» вопрос, плавно вытекающий из предыдущего ее ответа.

Я – не папарацци, но она сама начала про любовь.

– Ненависть, как я поняла, иногда бывает, а была ли любовь как к мужчине?

– Это наш любимый вопрос, – воодушевилась Ева. – И Тина здесь ни при чем.

Юрина девушка продолжала молчать.

– Кстати, – Ева продолжала говорить, – у них тоже очень интересный союз. Тина – спутница Юры по жизни, они тоже вместе творят, что очень важно для них обоих.

– Как же Вы простили ему эту творческую измену?

– Я очень рада за Юру. Я считаю, что, если у человека есть силы и есть желание, есть возможность...

– ...продюсировать хоть сто красивых девушек, то я одна вам приведу штук двадцать, – проявила я инициативу.

– Мы просто замкнуты в себе и физически не можем выпускать каждый месяц по новой песне. И это неправильно – выпускать каждый месяц по песне. Все идет накатом, и ты понимаешь, что целый год можешь петь одну песню не потому, что у тебя нет других, а потому, что песня должна прожить свою жизнь. Нашей группе уже десять лет, но, к сожалению, нет возможности раскрутить или поддержать все песни, которые мы бы хотели. Поэтому мы замкнуты и варимся в своем соку, и хорошо, если у человека есть какая-то отдушина. Ведь если мы выступаем, сочиняем новые песни, все равно в этом есть рутина. И очень хорошо, что у Юры есть отдушина, куда он может вливать все нереализованные, накопленные творческие силы. Что касается любви, это такая грустная, трагическая история, когда пройденное закрыто, и мне не хотелось бы это ворошить.

«Ага, значит, – подумалось мне, – попала пальцем в нежное мясо». А вслух спросила:

– Как Вам удалось найти такую мудрость и силу, которые Вам позволили сохранить такие прекрасные отношения? Ведь с точки зрения психологии это просто редкий случай.

– Я сама себе удивляюсь. Я просто уникальная женщина, – рассмеялась Ева. Эта девушка, определенно, начинает мне нравиться.

– Давайте вернемся к самому началу, – предложила я. – Насколько было трудно, насколько было нище-тяжело начинать и всем доказывать, что ты не верблюд, а талант? Что было в этом самым унизительным?

– Я не могу сказать, что в этом было что-то унизительное. Может быть, если бы мы были из какого-нибудь никому не известного города на Крайнем Севере, но мы были питерские снобы...