Елена Скляренко: Мераб Мамардашвили за 90 минут

Отношения со сверстниками не то чтобы не складывались… Трогать его, конечно, боялись (он был довольно сильным, хотя первым в драку не лез), но и своим признать не получалось: «Какой-то странный — другой». В старших классах «странность» стала менее вызывающей: выяснилось, что он бесспорный интеллектуальный лидер. Какое соперничество шло в этом «совершенно обычном классе» обычной тбилисской гимназии! Выясняли, кто самый сильный, самый умный, самый хороший математик, самый сильный физик… (Пошло на пользу, как оказалось: из 36 человек в итоге — 8 медалистов. А потом и 15 кандидатов наук, 6 докторов, 2 академика.) Со всеобщего согласия Мераба признали номером один. Победить в споре его не мог никто. Он знал невообразимое количество фактов из самых невероятных областей. И с 9-го класса был уверен, что станет философом. Даже кличка у него была математически-философская: Функ. Якобы жил когда-то такой австрийский математик-философ. Никто такого не знал, но Мерабу прозвище подходило. Как еще можно было называть человек ка, который собирался стать философом?

В 1949 году Мераб поступил на философский факультет МГУ. «Я приехал в Москву поступать в Университет в 49-м году, после войны; в это нищее, голодное время Москва была городом напряженным, динамичным, нищим и исключительно интересным. Опасным городом» («Мысль под запретом»).

Страна еще ликовала, переживая Победу, а Сталин уже задумывал новые кампании. Прямиком в лагеря отправлялись вернувшиеся из плена, целые народности поголовно репрессировались и высылались подальше от родных мест. Не осталась без внимания интеллигенция: борьба с низкопоклонством перед Западом и космополитизмом, разгром генетики и эволюционной физиологии, «дело Еврейского антифашистского комитета», «дело врачей», постановления ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград»», «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению», «Об опере Мурадели «Великая дружба»» и т. д. и т. п. Главным произведением эпохи, наряду с «Кратким курсом истории ВКП(б)», была объявлена «Краткая биография И. В. Сталина». «Широкие слои трудящихся, простые люди не могут начать изучение марксизма-ленинизма с сочинений Ленина и Сталина, — заявлял вождь. — Начнут с биографии. Биография очень серьезное дело, она имеет громадное значение для марксистского просвещения простых людей». Был прав, впрочем.

На философском факультете МГУ тоже было «интересно» — кампания против «безродных космополитов» началась с критики в 47-м учебника академика Александрова «История западно-европейской философии». Факультет оказался в эпицентре идеологических разборок. «Мы действительно были в ситуации, кода «ходили по краю», все время находились на грани фола, на нашем курсе было 4 ареста за первые 3 года», — вспоминал Борис Грушин [1] Грушин Борис Андреевич в начале 50-х годов входил в группу диастанкуров, к которой принадлежал и М. К. Мамардашвили. Впоследствии стал одним из основателей советской социологии. , учившийся на 2 курса раньше Мераба. Георгий Щедровицкий [2] Щедровицкий Георгий Петрович — также один из четверки «диастанкуров». Родоначальник методологического течения советской философии. О жизни философского факультета МГУ в конце 40-х — начале 50-х подробно рассказывается в его автобиографической книге «Я всегда был идеалистом…» перевелся сюда с физфака в 1949 году и попал из огня да в полымя: «Всем известно знаменитое выражение Гегеля: «Все действительное разумно, все разумное действительно». Так вот, во время учебы на втором, третьем, четвертом курсах я понял, что этот принцип ошибочный, или во всяком случае не распространяется на философский факультет и нашу страну… Вообще, преподаватели факультета старались не вести семинаров, потому что не знали, чем закончится семинар. Каждый доклад, каждое выступление было, фактически, жонглированием на проволоке…» Ведь иномыслящие подлежали физическому уничтожению, а «стукачей» хватало. Недаром в те годы даже сложилась поговорка: «У каждого кустика своя акустика».