Ариадна Делианич - Вольфсберг-373

Прошло более пяти часов. Нас все еще считали, перекликали, строили. Наконец, и мастерскую разогнали «по домам». К вечеру посередине главной аллеи, между будкой «пен-офисера» и кухней, поставили столы и стулья. Расселись офицеры. Пришел сам комендант. Заключенных выводили из блоков и строили. Капитан Марш вызывал поименно каждого. Нужно было ответить: «здесь!» и отойти в сторону. Одновременно все офицеры делали отметки в лагерных списках, которые были им розданы во многих экземплярах. Все были на месте!

Наконец, когда нам было разрешено разойтись, Марш остановил движение и дал объяснение происходившему.

— Нам очень жаль, что мы вам скомкали весь день и подвергли всей этой процедуре. Мы попались на удочку какого-то анонимного доносчика, который по телефону сообщил, что из мусорного грузовика, то есть его прицепки, по дороге к свалке выскочил человек и скрылся в придорожных кустах. Пока мы вас считали и пересчитывали, полевая жандармерия искала беглеца в окрестностях города. Вы все на местах, а жандармы никого не нашли. Сейчас вы получите обед вместе с чаем, и мы вам выдадим лишние порции хлеба.

Итак, мы вздохнули облегченно. Мы получили полное подтверждение того, что Дитрих спасен. Сбросив вонючую плащ-палатку, чистенький, в белой рубахе и носках, он, наверно, шагал к своему селу.

«Тоталитарная» система в лагере Вольфсберг кончилась. Капитан Чарлз Кеннеди перестал быть рабовладельцем, человеком, от которого зависела судьба заключенных. Как нам потом рассказывали, кончились его бесконтрольные поездки в Югославию, в советский сектор Вены, его личные «услуги», так щедро оказываемые «хозяевам» Турахских высот.

Постепенно лагерь все больше и больше, в проверочном и следовательском смысле, переходил в руки австрийских властей. Его стали покидать группами. Пришел день, когда я потеряла всех своих подруг. Потеряла? Нет, их выпустили, но связь между нами осталась. К дню рождения я получила «с воли» три телеграммы, в которых мои девочки поздравляли свою «лагермуттер».

Женский блок пустел. Нас «свернули» в один небольшой барак, который отрезали от соседнего, мужского блока. Прежний «пен» был заколочен со стороны аллеи досками, и там поселили людей из «С. П.». Их все еще было очень много.

Куда шли люди из Вольфсберга?

Одних отправляли в лагеря для «Д. П.» (переселенных лиц); это были, главным образом, немцы, которые там ожидали транспортов в западные зоны Германии. Никто из «вольфсберговцев», конечно, не возвращался туда, где были советчики. Другие просто возвращались по домам, и, только в случае, если они были военными, их слали сначала в лагеря для «ликвидации военной обязанности», по-немецки «Энтлассунгслагер». Третьи, политически замешанные, направлялись в тюрьмы, обычно в те части Австрии (состоявшей, по образцу Америки, из «штатов»), откуда они были родом. Таким образом, их судьбу решал австрийский суд. Он или оправдывал заключенных и быстро выпускал на свободу, или давал небольшие сроки заключения, или «награждал» вердиктом «принудительные работы» обычно на полгода или год.

Будучи уже свободной, я не раз встречала бывших «вольфсберговцев», работавших небольшими колоннами на поправке железнодорожных путей, дорог, туннелей и пр. Конечно, я их всех не знала в лицо, но мужчины из «373» знали всех женщин — нас было гораздо меньше. Обычно из колонны раздавался чей-нибудь голос: — Кенн' и' Ди, одер кенн' и' Ди нэт! — и крики приветствий. Все они знали мое имя. Такие встречи были полны радости и дружбы и находили глубокий отклик в моей душе. Во время пути в Зальцбург, раз я ехала с целой группой «лагер-камерадов», работавших на поправке туннеля Мальниц. Среди них был и М., автор и организатор знаменитого подкопа из церковного барака. Все они были веселы, прекрасно выглядели, загорелые и пополневшие, и не жаловались на свою судьбу. Австрия хорошо их кормила и постепенно сокращала сроки наказаний.

Последний период моего пребывания в Вольфсберге был в моральном отношении очень мучителен. Майор все еще был в «С. П.», и я волновалась за его судьбу. За все время пребывания в «загоне», его, правда, ни разу не допрашивали, ему не предъявлялись никакие обвинения. Его просто «консервировали» и держали «на всякий случай».

Не теряя времени, Г. Г. и там преподавал русский язык и сплотил вокруг себя небольшую, но очень дружную компанию. Конечно, отсутствие самой элементарной «лагерной свободы» сказывалось на нем. Я всегда поджидала людей из «С. П.», когда они шли в баню, и у меня сжималось сердце: Г. Г. поседел, еще больше похудел, и я видела, что его бравая осанка, военная походка и гордое держание головы стоили ему больших усилий.