Справедливости ради следует добавить, что когда Высоцкий написал свою знаменитую «Охоту на волков», Евтушенко, будучи тогда на Севере, получив запись этой необычной песни или, скорее всего, услышав ее случайно у друзей, прислал Высоцкому телеграмму следующего содержания: «Мы слушали твою песню двадцать пять раз подряд. Я становлюсь перед тобой на колени!». Однако это признание не помешало ему позже назвать Высоцкого средним поэтом, средним певцом и средним актером.
В кругах российских литераторов отсутствием зависти в отношении к Высоцкому отличалась, пожалуй, только поэтесса Белла Ахмадулина. На Западе литераторов, высоко ценивших его творчество, было значительно больше. Нобелевский лауреат Иосиф Бродский в фильме о Высоцком, снятом в США в 1981 году, сказал о нем: «Думаю, он был необычайно талантливым человеком, наделенным страшными способностями. Его рифмы были просто феноменальными. Он был очень способный. Имел также феноменальный лингвистический слух. А рифмы — попросту великолепны».
Во время встречи в Соединенных Штатах Бродский подарил Высоцкому свой томик с дарственной надписью. Марина Влади написала в книге «Владимир, или Прерванный полет» (в польском переводе название звучало «Высоцкий, или Прерванный полет»), что Высоцкий поставил подаренный Бродским томик на наиболее почетное место в своей квартире. Канадский ученый и исследователь творчества Высоцкого Марк Цыбульский, однако, быстро опроверг это утверждение, сказав, что не только в «наиболее почетном месте», но и в других «закутках» квартиры Высоцкого никто книги Бродского не видел. Марк Цыбульский склоняется к тому, что Высоцкий вообще не привез книгу с Запада, опасаясь, что ее отберут советские таможенники. Предположения о таможенном контроле, конечно же, справедливы. Не исключено, что Высоцкий все же привез книгу в Россию, но она была конфискована на той же таможне. Лишь недавно стало известно, что после смерти Высоцкого этот томик нашли в архивах КГБ.
Когда Бродского в одном из интервью спросили, помнит ли он, что написал в дарственной надписи на книге своих стихов для Высоцкого, тот ответил: «Помню очень хорошо. Написал: «Большому поэту — Владимиру Высоцкому. Иосиф Бродский».
«В МЕНЯ ВЛЮБЛЯЛАСЯ ВСЯ УЛИЦА…»
О воспоминаниях о Высоцком, написанных его друзьями и родными, на первый план выступают такие черты его характера, как скромность, доброта, нежность и доброжелательность.
О щедрой раздаче им подарков ходят даже легенды. Может быть, поэтому, по причине своей исключительной щедрости, Высоцкий, который зарабатывал в последние годы жизни действительно огромные деньги, оставил после себя немалые долги.
Друг поэта Аркадий Свидерский вспоминал: «Володя очень любил одаривать своих родных, друзей и знакомых. Когда он выезжал на Запад, то по возвращении регулярно привозил всем подарки. Это по собственной инициативе. Но ведь еще дополнительно каждый о чем-то просил. У всех нас остались вещи, напоминающие об этом. Вещи, которые когда-то привез Володя». Даже в последние месяцы жизни Высоцкий не мог освободиться от этих заказов и просьб. Как-то раз Марина Влади сказала своей подруге: «Эти просьбы — как колодец без дна».
Знаменитый русский художник, живший в Париже, а потом в Нью-Йорке, пожалуй, самый близкий и лучший друг Высоцкого Михаил Шемякин вспоминает, как он проведал его (за месяц до смерти) в парижской клинике для пациентов, страдающих от наркотической зависимости: «Володя лежал тогда в такой закрытой клинике в Париже. И конечно, я пошел к нему, пробираясь через какие-то кусты, склады, тылы (клиника ведь была закрытая!), в конце концов, сам не знаю, как это было, какое-то седьмое чувство — я уперся в тяжелую железную дверь. У меня вообще жуткое отвращение к психушкам, коммунисты ведь «лечили» в них (ясное дело, полностью здоровых) людей науки; искусства, диссидентов. Меня также. Ну и увидев железную дверь (надо сказать, везде вокруг тоже было железо — решетки на окнах), я отворил ее, а за ней в коридоре стоял… Володя. Он так обрадовался, увидев меня! Поздоровались. А потом мы пошли в его палату. Володя грустно усмехнулся и сказал: «Ой, Миша, Миша, может, лучше не иди. Это же психушка. Повяжут тебя, повяжут, вот увидишь!»».
Но ему тогда было не до смеха. Он подошел к окну. Стоял так с минуту. Накануне ему покрасили волосы для какого-то фильма, и сейчас они отсвечивали рыжим, как будто бы он был ирландцем. Это настроение и колорит напоминали времена Ван Гога. Потом Володя приложил лоб к стеклу и все смотрел (сквозь решетку!) на то, что было за окном. А там были какие-то деревца, какие-то кусты, тучки на небе — и все это как будто его вообще не касалось. Это было страшно! Невозможно описать! Та неземная тоска, которая в последнее время его сжигала. А потом Володя неожиданно начал заводить: «Миша, я не помог людям, не сдержал слова». «Каким людям?» — спросил я. Оказалось, что он должен был кому-то привезти какие-то подшипники: «Попал в клинику и не смог их купить». Он считал, что подвел тех, кому это обещал».
Читать дальше