Анатолий Маркуша: Любовь моя, самолеты

Вскоре самолет поступает в серийное производство. АНТ-9 много поработал на внутренних авиалиниях, видели его и в заграничных аэропортах. Машину строили в нескольких модификациях, сперва трехмоторной, позже — с двумя двигателями М-17. Как ни удивительно, отдельные АНТ-9 продержались в строю аж до самой Отечественной войны, они летали в те пасмурные годы как военно-транспортные и санитарные самолеты.

Был я еще ребенком. Узнаю: отца за ударный труд на бухгалтерском фронте ни с того, ни с сего — в моем, понятно, представлении — премировали полетом над Москвой и окрестностями. Сегодня не вдруг найдешь человека, ни разу в жизни никуда не летавшего, а в те годы надо было днем с огнем пошарить, чтобы обнаружить среди знакомых авиапассажира. Подняться на самолете считалось тогда если не геройством, то наверняка смелым и решительным поступком. Помню отчетливо, вопреки возражениям мамы, я увязался за отцом, и мы вдвоем очутились в дачном поселке Быково.

Аэродрома, день и ночь принимающего и выпускающего рейсовые самолеты, тут не было еще и в помине. На краю большого зеленого поля, ничем от обыкновенного выпаса не отличавшегося, стояла, прикрытая стыла ельничком, бревенчатая избушка. Рядом с этим, так сказать, аэровокзалом возвышался столб, над ним топорщился полосатый бело-черный мешок конусом — колдун. Колдун указывал направление и примерную силу ветра. А чуть поодаль стоял диковатого вида самолет — заостренная, вытянутая «морда», на ней нарисованы крокодильские зуб ища и глаза. Колеса, спрятанные в обтекатели, были раскрашены под когтистые лапы. И хвост расписан соответствующим образом. Эта машина принадлежала агитэскадрилье имени Максима Горького и несла, в отличие от прочих АНТ (Андрей Николаевич Туполев) персональное имя «Крокодил» в честь известного сатирического журнала. Вот на этом чудище отцу и предстояло впервые подняться над матушкой-землей. Кстати, в молодые годы отец водился с Сергеем Уточкиным, авиатором-пионером, но тогда слетать почему-то не удосужился…

Ну а мне ничего не светило: я же не числился в отличниках бухгалтерского труда, никаким полетом премирован не был.

Где-то в далеком закутке памяти остался изумительный запах летного поля — аромат свежескошенной травы, приправленный сладковатым, трепетным духом чистого авиационного бензина…

Из бревенчатой избушки неторопливо вышел мужчина в черном кожаном реглане, поинтересовался: кто на воздушную прогулку, все ли собрались? Пересчитав присутствовавших и убедившись — комплект пассажиров полный, начал рассказывать, какая великолепная, надежная, быстроходная машина «Крокодил». Говорил он негромко, но очень внушительно. Не поверить этому человеку было просто невозможно. По его словам получалось, если есть в жизни что-нибудь стоящее, прекрасное, ведущее в будущее, так это авиация. Понятно, я ловил каждое слово, в буквальном смысле с широко разинутым ртом. Очевидно, моя открытая пасть и привлекла внимание летчика. О чем он подумал, глянув на тонкошеего шкета, затесавшегося среди восьми взрослых дядек, я, понятно, не знаю. Но важно другое — летчик вдруг спросил с усмешкой: «Чей это мальчик?» — и взял меня за руку. «Мой», — сказал отец. «Не возражаете?» — поинтересовался летчик и, кажется, не дожидаясь ответа отца, повел меня впереди всех пассажиров к зубастому самолету.

Очень странно выглядели в этой крылатой машине пассажирские сиденья — кресла были плетеные, очень напоминавшие дачную камышовую мебель, что выставляли обычно на террасах. Спустя годы я понял — Туполев экономил вес! А тогда удивился и сразу забыл о креслах: кругом все было так ново и неожиданно. Пассажиры разместились в кабине и разом притихли.

«Утром воздушных ям не бывает», — важным голосом изрек какой-то толстяк. Он держался, как самый главный бухгалтер на свете. «Естественно!» — с готовностью поддакнул ему сосед и в свою очередь сообщил, что на взлете надо непременно глотать слюну… Для чего это требуется, узнать не удалось: рявкнул и заработал двигатель справа. Следом закрутился левый винт. Машина затряслась, слегка качнулась и двинулась с места. Мы стали удаляться от бревенчатой избушки, от ельничка, впереди простиралось поле, а совсем вдали лежал горизонт.

Я даже не сразу сообразил, как получилось, что трава побежала назад, назад и мы внезапно оказались над лесом, над речкой. Оказывается, мы уже летели! И земля сделалась сразу чище. Белые постройки, словно гуси, разбежались по зеленому полю, водная поверхность зажглась зеркальным блеском… Ощущение самого первого в жизни полета припоминается странным коктейлем — к трем четвертям пьянящего восторга добавлена изрядная доля удивления, чуточку — сомнения: как, на самом деле лечу? Я? И не стану скрывать, в коктейль были запущены еще несколько горьких капель страха… А все вместе отличалось острым вкусом шальной радости!