Алексей Кулаковский - Невестка

- Не нужно, тата, я сама наберу.

Накормить и напоить телушку, досмотреть там еще что-нибудь возле хаты сколько на это времени нужно? Пройдет каких-нибудь полчаса, не больше, и уже слышит Данила звонкий и ласковый голос с порога сеней:

- Тата, идите завтракать!

Завтракают они с аппетитом, потому что все на столе свежее, горячее и приготовлено умелыми руками. Потом Лариса собирается на работу и на ходу говорит отцу, что нужно сделать в хате и возле хаты днем. Избави бог - не приказывает, не командует, а просит, и такой у нее в это время голос, такие слова подбирает, что Данила на небо полез бы, только бы исполнить ее поручения.

- Вот это Вите я сварила, - показывает Лариса на чугунок в печке. - Как встанет, дадите ему. А это - кабанчику. Когда будете замешивать, немножко посолите. Да смотрите, сами тут не голодайте. Если мы опоздаем к обеду или совсем прийти не сможем, так вон в углу щи - сковородкой накрыты.

Вставал Виктор, и для Данилы начиналась самая сложная часть работы. Нужно было, во-первых, орудовать ухватом так, чтобы не обернуть чего-нибудь в печке, а во-вторых - разобраться и не перепутать, где стояло приготовленное для Виктора, где для кабанчика, а где для Данилы.

Позавтракав, Виктор шел сначала к Шандыбовичам и диктовал там Ольге разные донесения и распоряжения. Ольга морщилась, кривилась, но все-таки писала. Часам к десяти перед окнами Шандыбовичей появлялся Мефодий с оседланным жеребчиком. Виктор выезжал на поля, а Ольга ломала голову, придумывая себе занятие на день.

Данила, отправив сына, выполнял остальные поручения невестки и находил себе массу всякой другой работы. К полудню он ждал Ларису и, что бы ни делал возле хаты, невольно прислушивался, не слышно ли невесткиного всегда ласкового голоса, не зовет ли она:

- Тата, идите обедать!

Если невестка не приходила (а сын почти каждый день не являлся к обеду), то и старик не доставал из печи заветный чугунок. Ведь стоит взять ложку, помешать щи - и потеряют они всякий вкус, пропадет тот особый свежий аромат, что заставляет человека садиться за стол, если он и не голоден. Раз невестка оставалась голодной, то и Данила ничего не брал в рот до вечера.

В сумерках возвращалась домой Лариса, доставала из печи чугунок, и они вместе ели упревшие за день щи. Потом она затапливала печь, чтобы приготовить что-нибудь посвежее - для Виктора. Поужинав, наливала в корыто теплой воды, ставила на пол возле полка и говорила свекру:

- Тата, попарьте ноги перед сном. Очень уж хорошо спится после этого.

И Данила покорно разувался, садился на полок, опуская в воду пропотевшие пальцы уставших ног. Иной раз, бывало, так и задремлет над корытом. Дремлет, вспоминает разное. Тепло ему... Да, вот во время оккупации Данила хоть и очень боялся, но рискнул украсть у немцев такое же тепло...

Проходя как-то в сумерках огородами, увидел, что немцы подвезли к крушниковской баньке чуть не сажень сухих дров. Заныло у Данилы сердце: ведь дома ни сучка, ни щепочки. Витя сидит на печи, укутанный одеялом. Намерзся до того, что посинел весь, зуб на зуб не попадает, "Схватить бы пару поленцев!" - подумал Данила. Но возле дров стоял часовой - не подойдешь.

Долго кружил Бирюк неподалеку от бани, все глядел, не отлучится ли куда-либо часовой. Потом стало ясно, что немцы будут топить сегодня, значит, никуда они отсюда не уйдут. Данила сходил проведать сына, но усидеть дома не мог. Тянуло к бане: это подумать только - почти сажень сухих дров! Дежурил в затишке с час, потом заметил, что немцы вдруг высыпали друг за дружкой на улицу. Не иначе что-то встревожило их. Подождал Данила с минуту, чтобы убедиться, что ни одного бандита в бане не осталось, и - давай таскать эти дрова! Чуть не надорвался, пока перетаскал...

Задремлет Данила - подойдет к полку Лариса, поправит подушку, и старик ложится отдыхать. Засыпал он в ту же минуту, и только когда просыпался за полночь и впадал в неизбежную стариковскую бессонницу, перебирал в памяти все, что было вчера. Видел, как Лариса поправляла подушку и накрывала ему ноги... За что ему такое уважение от невестки, чем он его заслужил? И думалось, что, верно, просто счастье пришло под старость к человеку, не всю ведь жизнь быть ему несчастным. А когда еще дальше пускался в свои рассуждения, приходил к выводу, что заслуга у него все-таки есть. Вырастил, воспитал сына - вот тебе и главная заслуга. Не было бы сына - не было бы и невестки.

Виктор по-прежнему представлялся отцу хлопцем необыкновенным, таким, что равнять его с кем-либо другим просто грех. Потому, верно, и жена ему попалась такая необыкновенная: Лариса знала, за кого шла.