Игорь Тимофеев - Бируни

Несмотря на то что этот программный монолог Бируни завершается сентенцией, являющейся перифразом известного коранического выражения, в настойчивом требовании соблюдать объективность в подходе к фактам, допускаемым «естественным порядком вещей», не мог не усматриваться вызов обществу, где малейшее инакомыслие могло быть объявлено безбожием и ересью».

Отчаявшись найти в книгах своих единоверцев беспристрастное и правдивое описание Индии, Бируни стал по многим возникавшим у него вопросам обращаться к индийцам, находившимся, как и он, на положении пленников при дворе Махмуда в Газне. Но индийцы, которых служба у султана научила осторожности, вели себя осмотрительно, сдержанно, отвечали вежливо, но односложно, стараясь угадать, какие тайные помыслы вынашивает этот странный человек. Непреодолимые трудности создавало и незнание санскрита, на котором были написаны священные и научные книги индусов. Постепенно у Бируни собралось несколько таких книг, и время от времени знакомые индийцы по его просьбе пытались растолковать ему их сокровенный смысл. С досадой наблюдая, как они мучаются, щелкая пальцами, подыскивают труднопроизносимые персидские слова, Бируни понимал, что таким способом многого не добьешься.

Первые греческие слова он выучил в раннем детстве, когда еще едва умел читать по-арабски.

К изучению санскрита он приступил в возрасте 48 лет.

Проводы в Индию обставлялись торжественно, широко.

Вскоре после михрагана султан со свитой выехал из дворца Перузи за город — на лугу Шабахар, в полуфарсахе от Газны, был поставлен огромный царский шатер-харгах, окруженный палатками знатных сановников и телохранителей из дворцовых гулямов. Сюда же днем раньше прибыла султанская кухня, долго кружила по полю, приискивая место недалеко от ставки, с наветренной стороны. У выхода из харгаха прямо на траве расстелили ковры, вбили в землю упругие шесты нимтаргов. Султан, не выспавшийся после прощального меджлиса, был неразговорчив, хмур. Развалившись на подушках, он вяло потягивал вино, подзывая указательным пальцем сипахдаров, отдавал бесконечные распоряжения — нарочные, придерживая рукой болтающиеся на перевязях карачуры, бежали к дежурным лошадям, один за другим уносились в сторону Газны. Забот было и в самом деле по горло — вместе с армией готовились к походу почти все государственные диваны, султанская казна и гардероб, кухня с бесчисленными стряпчими, пекарями, браговарами, водоносами, кладовщиками, сотрапезники султана со своим имуществом и челядью, огромный штат придворных лекарей и астрологов, поэты, танцовщицы, музыканты и даже гарем, оберегаемый няньками, евнухами и охраной из особо доверенных людей.

Каждый час к Шабахару подтягивались новые обозы — широкое поле, окруженное со всех сторон грушевыми садами, наполнялось многоголосым гулом, скрипом повозок, ржаньем лошадей. Неторопливое движение продолжалось всю ночь при свете костров, а утром, когда солнце рассеяло серую пелену, у холма неподалеку от ставки полукольцом уже стояли войска, готовые к смотру.

По древнему сасанидскому обычаю смотр войск производил сам султан. Как только он появился на холме, начальник войскового дивана едва заметным жестом дал знак к началу движения. Напряженную тишину разорвал грохот барабанов, бой литавр, сиплое пенье боевых рожков, и на поле выступили коноводы, ведя под уздцы облаченных в доспехи заводных коней. Следом мимо султанского нимтарга прошествовал отряд дворцовых гулямов, при полном снаряжении, со значками и короткими копьями, и далее, соблюдая установленную обычаем очередность — конные и пешие левого крыла, центра, правого крыла.

Многоплеменное, разноликое воинство султана, состоявшее из дейлемцев, хорасанцев, тюрков, арабов, индусов, курдов, грузин, вышагивало весело, молодцевато, предвкушая радостное событие — сразу же после смотра всем было ведено идти к палатке казначея за ежеквартальным денежным жалованьем «бистигани». Звенели, наполняя походные кошели, медные фельсы, а в полковых становищах уже давно были разведены костры, и бараньи туши, обданные кипятком и очищенные от шерсти, потрескивая, крутились на вертелах.

До полуночи рать пировала, а наутро двинулась в путь.

Дорога в Хинд пролегала через Кабул, к которому из Газны тянулся древний караванный тракт длиной в 17 фарсахов, извилистый, неудобный, то забирающий резко в гору, то уходящий крутым уклоном вниз, к берегу яростно пенящейся реки. Авангардный полк сразу же вырвался далеко вперед от нетерпения, а не от спешки — армия выступила вовремя, до наступления холодов, с расчетом на выход к перевалу задолго до снегопадов, наглухо перекрывавших путь до весны.