Илья Кормильцев - Достоверное описание жизни и превращений NAUTILUSa из POMPILIUSa

Счастливые наусы рванули переодеваться, им предстояло тут же выходить в белкинском составе; лучше бы они этого не делали. Как бы то ни было, Белкин провалился, и со страшным треском. А за компанию проваливаться пришлось Диме со Славой. Публика не рассмотрела в них только что покинувших сцену «Наутилусов», и почему-то на Диму обратилась праведным гневом в виде бутербродов с колбасой, которыми принялась в него кидаться. Колбаса была полукопченая, от чего не легче…

Со сцены уходили зашуганные, как после драки со старшеклассниками, а тут еще Шевчук подъехал, который сам буквально за полчаса до того провалился на собственном концерте, по поводу чего неслегка выпил. И устроил похохотать, ревел: «Металлисты!» (а одеяние у Белкина и правда было по непонятным причинам металлическое). Швырял Белкина в огромное зеркало в коридоре, подвернувшегося Пантыкина треснул лбом в переносицу, только очки по коридору зазвякали, а Бутусова отчего-то назвал Борзыкиным, нежно обнял и аккуратно оборвал тому все пуговицы с пиджака. Из ЛДМа Шевчука уносили силой и на руках. Белкин исчез, в тот день никто его не видел. А Дима со Славой незамедлительно впали в прострацию.

На утро, утро долгожданного пленума, они заперлись в номере с пришлой девицей и стали пить портвейн. Свердловская рок-н-ролльная делегация занервничала, попыталась было вернуть заблудших овец на путь истинный, но последние решили всем доказать, что никакие они не овцы, с каковой целью и стали швырять из окна восьмого этажа пустые бутылки, только что освобожденные от портвейна. У дверей номера за день перебывали представители рок-общественности обеих столиц плюс столицы Урала, администрация Ленинградского дворца молодежи, менты какие-то; «Наутилус» спьяну решил выдавать себя за «Варяга». Но поскольку в закрытом помещении портвейн неминуемо должен был когда-нибудь кончиться, очухались примерно за час до концерта.

Отбиваясь от Кормильцева, который как раз окончательно проклял тот час, когда решился связать судьбу с алкоголиками, Слава с Димой неверной походкой тронулись на сцену. Там бродил благостный Гребенщиков и со всеми подозрительно вежливо здоровался.

Вокруг шли приготовления к ответственному концерту, на дверях торчали милицейские посты, нигде, никого и никуда не пропускали. В зале кучковались милиционеры и камеры телевидения, и тут концерт еще раз оказался под угрозой срыва: выяснилось, что остальным свердловчанам, включая самых-самых махров, не дали билетов. И рок-клубовцы вполне в комсомольских традициях этого заведения приняли коллективное решение: поставить организаторам ультиматум: или билеты свердловчанам, или играть не будем. Положение спас Илья, за что на него еще долго все обижались: поэт заявил, что плевать ему на всех, «Нау» играть будет в любом случае…

На сцене у Славы стало плохо с голосом, Слава все время мотал головой и пил воду, что не мудрено после такой подготовки… Под сценой бродил, наливаясь мрачными предчувствиями, Давид Тухманов, он отвечал за мероприятие. Маялся. В «Шаре цвета хаки» Слава забыл последний куплет, привычно дождался, когда музыканты бросят играть, подошел к микрофону и сказал: «Нельзя». Зал решил, что дальше петь — дело и вовсе криминальное, радостно зашевелился. Телевизионщики заводили камерами; Тухманов вообще пропал… Худо-бедно доиграли, в зале творилось странное бурление, несколько затушеванное телевизионщиками с софитами и камерами, с профессиональным, почти кэ-гэ-бэшным любопытством шнырявшими по рядам, отчего становилось совсем неуютно.

Со сцены ушли, судорожно додумываясь, что же произошло — то ли провал, то ли еще что, но вслед за «Нау» рванули фотографы, радио, телевидение, просто журналисты, и примерно через полчаса до героев наконец дошло, что на самом деле приключился триумф.

Гребенщиков во втором отделении был профессионален и неожиданно скучен, свердловчане даже растерялись; публика частично балдела, частично расползалась по фойе; композиторы размеренно перемещались в буфет.

Гвоздем вечера был «Нау», и вбит этот гвоздь был прямо в пленум несчастных композиторов, что стало ясно на последовавшем в Зеркальной гостиной обсуждении, которое, впрочем, назвать таковым было трудно; композиторы молчали. Посеревший Тухманов сидел безразлично и даже чему-то улыбался. Постепенно, нехотя разговорились, возникали то музыковеды, лепившие нечто благостное, то какой-то рабочий, стихи читал… Во время выступления Гладкова на сцену выскочила Ната из «Зомби» и крикнула, что Тита забрали в ментовку. Началась паника, а Тухманов почему-то дал слово Родиону Щедрину. Тот вздохнул и сказал: