Асгольф Кюстин - Россия в 1839 году. Том второй

Согласно достаточно распространенному (во Франции и в России) взгляду, падению независимой Польши много способствовали высокомерие и анархическое буйство самой шляхты; см. например, книгу Н. Сальванди «История Польши» (1827–1829) или «Правду о России» Адама Туровского, а также: Schnitzler. Р. 520–521.

В третьем издании 1846 г. Кюстин поместил после этой фразы текст, напечатанный нами в Дополнении 2.

По предположению Ж.-Ф. Тарна, адресат этого письма — Шатобриан, «духовный отец» Кюстина (см. примеч. к т. I, с. 69, 71), в течение многих лет бывший энтузиастом русско-французского союза, но в середине 1830-х гг. начавший задумываться о реальности «русской угрозы» (ср. свидетельство А. И. Тургенева касательно «прений о России» в парижском салоне г-жи Рекамье: «Шатобр<���иан> опасается для Европы влияния и могущества России. О Кавказе, о направлении северных народов к югу» — РО ИРЛИ. Ф. 309. № 316. Л. 3 об.; дневниковая запись от 4 апреля 1836 г).

По-видимому, эта, заключительная часть книги была — написана самой первой. Во всяком случае, 4 ноября 1839 г. Кюстин писал г-же де Курбон из Эмса: «Я написал здесь введение в мои новые путевые заметки; это краткий отчет о моем путешествии» (Revue de France. 1934. P. 738).

Примечание Кюстина к пятому изданию 1854 г.: «Россия — огромный театр. Если зритель хочет сохранить хоть какие-нибудь иллюзии, ему ни в коем случае не следует заглядывать за кулисы. Быть может, недалек тот день, когда вся Европа разделит мое мнение по поводу того гигантского шарлатанства, на котором покоится могущество российских императоров».

Вопрос, задававшийся не одному Кюстину; ср. у д'Арленкура: «Занято ли ваше перо Россией? — спросила меня императрица. — Сколько страниц вы уже написали?» — «Один том», — отвечал я» (Arlincourt. Т. 1. Р. 246).

Комментарий Греча: «Я догадываюсь, что речь идет о процессе покойного обер-шенка графа М. П. Б. с венецианцами Гр. Жена графа, жившая в разъезде с мужем, обосновалась в Италии, продала принадлежавшие ей поместья и завещала свое состояние, полученное вследствие продажи, двум итальянцам Гр. Граф, исходя из бумаги, подписанной им и женой его до свадьбы, оспорил завещание. В судах всех инстанций голоса делились почти поровну между сторонами. Министр юстиции высказался в пользу иностранцев, тогда как вся знать, весь двор были за графа М. П. Б. Решение дела зависело от императора. Одушевленный желанием соблюсти строжайшую беспристрастность, он не захотел полагаться на собственное чувство, склонявшее его на сторону графа: итак, он составил специальную комиссию под председательством великого князя Михаила Павловича исключительно из людей, не принимавших участия в обсуждении этого дела в Государственном совете. Комиссия нашла притязания иностранцев справедливыми, и император, хотя и склонялся к мнению противоположному, решил дело в их пользу» (Gretch. Р. 105–106). Речь идет о процессе Камилло и Александре Гритти, сыновей венецианского дворянина Камилло Виченцо Гритти и графини Екатерины Яковлевны Мусиной-Пушкиной-Брюс, против разведенного мужа графини, обер-шенка графа Василия Валентиновича Мусина-Пушкина-Брюса (1773–1836). Графиня еще в 1818 г. завещала свои имения и капитал, находившийся в петербургских и европейских банках, сыновьям, рожденным от Гритти. В 1830 г. Камилла Гритти стал хлопотать в Петербурге об утверждении себя и брата в правах наследства. Петербургская гражданская палата утвердила завещание покойной, но муж ее оспаривал законность той его части, где речь шла о российских владениях; Государственный совет 18 ноября 1835 г. согласился с решением палаты, император же утвердил его (в феврале 1836 г.) лишь после того, как сходное заключение в пользу Гритти вынесла специально учрежденная им комиссия. Современники воспринимали разрешение этого дела как «доказательство, что у нас есть правосудие, не взирающее на лица» (Вяземский — А. И. Тургеневу, 9 апреля 1836 г. — OA. Т. 3. С. 313; ср.: Там же. С. 700–702). Толки о деле Гритти шли и в 1839 г.; 24 ноября / 6 декабря А. И. Тургенев пересказывал в письме к брату свой разговор с великим князем Михаилом Павловичем, который рассказывал ему «о знаменитом деле Гритти и графа Пушкина-Брюса, закончившемся в пользу первого после того, как его рассмотрели он сам, граф Орлов <���Алексей Федорович>, Панин <���Виктор Никитич> и не помню кто еще, хотя Бенкендорф и компания держали сторону графа Брюса» (РО ИРЛИ. Ф. 309. № 706. Л. 82 об.).