Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

И тут я внезапно стал автором анекдота, который в те годы, годы очередной борьбы с алкоголем, обошел всю страну:

— Да это же боржомчик, старшина, — сказал я, показывая на бутылку, — попробуй, сам скажешь! — и я протянул ему стакан.

Старшина принял стакан, понюхал, медленно выпил содержимое, и, вернув мне стакан, сказал дружиннику: — Действительно боржомчик! Пойдем отсюдова!

Через несколько дней я уже слышал эту историю от других людей, как анекдот.

Позвонив через неделю на «Дукат», я поинтересовался, как идут дела с «остановами». Молодой человек мрачно ответил, что мастера не хотят ставить мои «остановы», а те, что установили на станках, оказались сломанными.

— Я мог бы назвать причину этого, но не по телефону, подытожил молодой человек, — если подойдете на «Дукат», расскажу и отдам то, что осталось от ваших «остановов».

Но я ответил, что причина мне известна, а девать искореженные «остановы» мне некуда. Так я и не пошел на «Дукат». На этом работа моя в области пагубной привычки человечества была закончена и больше не возобновлялась.

Расстроенный неудачей, я позвонил Вайнштейну, и он назвал мне фамилию человека, к которому надо было обратиться в ЦНИИСе. Это был Федоров Дмитрий Иванович, заведующий лабораторией машин для земляных работ. Тогда еще кандидат наук, сорока двух лет (Дмитрий Иванович был «ровесником Октября» — он родился в 1917 году), заслуженный мастер спорта, бывший капитан сборной страны по волейболу, Федоров слыл человеком прогрессивным. Вайнштейн знал это и посоветовал мне подойти к Федорову без телефонного звонка, чтобы сразу не «отфутболили».

— Пройдешь к нему, вход туда без пропуска, скажешь, что спустился с Кавказских гор и хочешь поговорить с самим Федоровым — автором нового экскаваторного ковша …

— Неужели, это тот самый Федоров? — изумился я, — мы ковш Федорова изучали на лекциях.

— Вот и скажи, что ты его считаешь гением, и поэтому обращаешься к нему! А про то, что это я посоветовал — молчок! Понял? — закончил Вайнштейн.

Узнав как проехать в ЦНИИС, я немедленно отправился туда. Институт находился в городе Бабушкине, тогда еще это Москвой не считалось. На автобусе № 117, я от ВДНХ доехал до последней станции, где машина делала круг, около маленького скверика с памятником Сталину в нем. Почему-то скверик и памятник чем-то привлекали лосей, они часто лежали у постамента. Народ как мог развлекался с животными — совали в них палки, сигареты, даже водку наливали в бумажные стаканчики и протягивали зверям. Лоси только храпели в ответ, иногда вскакивая на ноги и отпугивая любопытных. А когда в 1961 году памятник разрушили, лоси приходить перестали. И скверик «обезлюдел».

Лежали лоси у памятника Сталину и тогда, когда я первый раз посетил ЦНИИС. Я посчитал это хорошим знаком — Сталина я любил, а лосей — уважал. Поэтому я решительно пошел к Федорову на четвертый этаж второго корпуса ЦНИИСа, куда направили меня люди, развлекавшиеся с лосями у памятника. Федорова в ЦНИИСе знали все. Я дошел до кабинета с надписью: «Зав. лабораторией тов. Федоров Д.И.» и решительно вошел в дверь. В кабинете, вопреки моим ожиданиям, стояли два стола, за которыми сидели два человека. Который из них — Федоров, я не знал. Поэтому я громким голосом и с кавказским акцентом спросил:

Могу я видеть изобретателя «ковша Федорова» — Дмитрия Ивановича Федорова?

Оба сотрудника вытаращили на меня глаза, как на диковинного зверя, кенгуру какого-нибудь. Тот, стол которого был у окна, осторожно сказал:

— Ну, я — Федоров, — а вы кем будете?

Я подошел к столу Федорова. Мне бросилось в глаза, что памятник Сталину и лоси вокруг него прекрасно видны из окна кабинета Федорова. Я осмелел и, протянув руку, Федорову, представился:

— Гулиа!

Только намного позже я узнал, что грубо нарушил этикет — первым протянув руку старшему, и более значительному человеку. А тогда я думал, что это — знак верноподданничества и уважения.

Федоров встал — он был худощавым человеком высокого роста. Сощурив глаза в хитрую и, казалось, язвительную улыбку, он быстро протянул мне свою руку.

Здесь надо, забегая вперед, сказать, что у Федорова было необычное рукопожатие — так называемое «федоровское». Потом уже я слышал, что об этом знали все знакомые Федорова и подавали ему руку осторожно. Дмитрий Иванович медленно, но с необычайной силой начинал сжимать ладонь здоровающегося с ним человека, пока тот не взмолится, закричит или запрыгает. Наверное, поэтому Федоров встал и подал мне руку с явным интересом.