Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

«Старик» Калашян кивнул на меня — вот, дескать, у нас главный, к нему и обращайся. Мой «видок» в длинной черной шинели, зеленой чалме на голове, и кинжале на поясе поразил ее. К тому же я уже оброс черной бородой — ни дать, ни взять — абрек! Мы, буквально, прилипли друг к другу, и говорили, говорили

— черт знает о чем. Помню только, что я ей рассказывал что-то из Куприна, выдавая приключения героя за свои.

Пыхтя и обдавая пассажиров паром и вонючим дымом подошел поезд до Челябинска. Мы атаковали вагоны; я легко подкинул Лину на высокие ступеньки вагона, и она запорхнула внутрь; за ней взобрался я, за мной — мои попутчики. Кто-то лез прямо в окна. Никаких проводников я в вагоне не видел. Устроились — кто где. Вагон был так называемый «жесткий», это худшая разновидность современного плацкартного вагона. Все стали искать себе «спальные» места — нижние, верхние, третьи, боковые полки, пол, наконец. Нам с Линой не хотелось спать, мы были возбуждены знакомством, разговорами, и вышли туда, где нашим разговорам никто не мешал — в тамбур. Сейчас в тамбур выходят покурить; тогда же курили прямо «на местах», даже в купе, не спрашивая разрешения у попутчиков. Кто постарше, помнит, наверное, известный фильм сороковых годов, где по дороге из Сибири в Москву в международном вагоне встретились главные герои фильма — девушка (кажется, Серова) и военный (кажется, Переверзев). Купе двухместное, она ложится внизу, он — на верхнюю полку и … закуривает папиросу! Дым заполняет все купе, стелется вниз… И — ничего, никаких скандалов, замечаний и т. п. Хочешь курить — кури, а на всех других наплевать!

Я это говорю к тому, что тамбур на всю ночь оказался свободным, и, наговорившись вволю, мы по обоюдному согласию, приступили к действиям. Какое чудное время — молодость! Не думаешь не только о завтрашнем дне, даже об утре, когда поезд должен был прибыть в Челябинск. А поезд тем временем уже прибывал. Лина зашла в туалет привести себя в порядок, а я лихорадочно теребил «старика» Калашяна, чтобы тот проснулся.

Ведь я-то еще помнил, что обещал девушке довести ее до Тбилиси и жениться на ней. А я даже довезти не мог — денег не было, а комсомольская путевка была только на меня. Тем более жениться, ибо в Тбилиси у меня уже была невеста. Да и Лина утром показалась мне отнюдь не столь привлекательной, как ночью — длинный нос, бледная вся, круги под глазами.

— Калаш, а Калаш, — толкаю я в бок «старика», — нужен твой совет! Влип я, кажется, с девкой-то, трахнулись мы, обещал жениться на ней, дал слова джигита … Я никогда не слыхал более веселого смеха «старика», чем в то утро. Вдоволь насмеявшись, он сказал:

— Держись, как ни в чем ни бывало, она же в Челябинск едет, значит есть к кому. А я тебя отзову от нее, вроде за билетами, а там ищи-свищи! Между прочим, я тебя считал поумнее, отличник все-таки! — добавил «старик».

Моя пассия вышла из туалета, мы стали ждать прибытия в Челябинск. Моросил дождик, утро было хмурое. Наконец, показался вокзал, паровоз засвистел и остановился. Все стали выходить. Вышли и мы, поеживаясь от холода и недосыпу, собрались группкой и стали решать, что делать дальше.

— Надо брать билеты, — деловито сказал «старик» — деньги и документы у старшего, — он кивнул на меня, — иди в кассу, или пойдем вместе, — исправился он, а вы — обратился он к остальным — побудьте с девушкой, мы придем к вам!

«Старик» взял меня под руку и быстро повел куда-то. Я только успел обернуться и посмотреть на мою «невесту». Она, казалось, поняла все и смотрела на меня устало и отчужденно. Я чуть не вырвал руку и не рванулся обратно. Но «старик» еще сильнее сжал мой локоть и твердо повел вперед, добавив по-армянски: «Гна!» (Иди!).

«Старик» отвел меня в какой-то сквер, как будто знал Челябинск наизусть, посадил на скамейку и приказал: «Жди!», после чего быстро ушел.

Мне было тошно — и от своего поступка, и от бессоной ночи; вскоре я заснул сидя на этой же скамейке. Проснулся я от толчков в бок; ребята уже сидели рядом со мной, а «старик» протягивал мне бутылку пива и плавленный сырок:

— Съешь, а то похудеешь! — со смехом проговорил он.

Я печально взял то, что мне дали, но в рот ничего не лезло. Положение усугубил Гога.

— Ну и хорек же ты, Нурбей! — в сердцах сказал он, — девушка плакала, когда узнала, что ты сбежал от нее.

— Как, неужели, вы сказали ей все! — картинно возмутился я.

— А ты как думаешь, мы за твои поступки отвечать будем? Жди своего любимого, он обязательно придет и заберет тебя? Так что ли? — распалился Гога.