Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

А здесь — все ново! Начиная с самого города, который частично, построен на территории бывшего Ставрополя на Волге, большей частью затопленного Жигулевским водохранилищем. Если переплывать водохранилище на катере, то под водой, как в сказочной Винетте, были видны затопленные дома и другие постройки. Мне казалось, что я видел даже затопленную церковь.

В Тольятти постоянно дули ветры, часто несущие с собой пыль, и сторожилы шутили: «Раньше был Ставропыль, а теперь — Пыльятти!». Совершенно неожиданно может разразиться гроза с ураганными порывами ветра, страшными молниями и градом, а через полчаса — снова светит Солнце.

Новое, странное название города, российского и не маленького, названного в честь итальянского коммуниста Пальмиро Тольятти. Может из-за того, что завод большей частью был куплен у итальянцев? Но ведь у итальянцев-капиталистов, а не голодранцев-коммунистов; вот и назвали бы, например, в честь основателя концерна «Фиат» — Аньели. А то, ни с того, ни с сего — Тольятти! В Италии его почти никто не знает, а тут огромный город имени неизвестного дяди с трудновыговариваемой фамилией. Нет, пора переименовывать!

Новым и совершенно неожиданным оказалось у меня и местожительство — поселили меня в отдельной комнате, как ни странно, женского студенческого общежития. В других общежитиях свободных комнат не оказалось. Комната моя была на втором этаже двухэтажного деревянного дома, так называемого барака. В коридоре, на кухне, в холле у телевизора — одни девицы. Вроде бы, это и хорошо, но это — студентки, а на студенток — табу!

Заходил я на кафедру, познакомился с заведующим — пожилым человеком без ученой степени со странной фамилией — Стукачев. Звали его Михаилом Ильичом. Остальные преподаватели тоже были без ученых степеней, кроме одного, прибывшего прямо к началу занятий — в конце августа.

Прибыл он из Еревана и фамилию имел тоже странную — Поносян, Григорий Арамович. Панасян, Полосян, Погосян — слышал, а вот Поносян — нет. Может быть, при регистрации рождения где-нибудь в глубинке, ошиблись буквой. В школе, наверное, «Поносом» дразнили. А может, по-армянски это очень благозвучная фамилия; «Серун», например, (или «Серум») — по-армянски это «любовь», а по-нашему — черт знает что!

Так этот Поносян имел степень кандидата наук, работал доцентом в каком-то ВУЗе Еревана, и как он признался мне, приехал из-за квартиры. Григорий Арамович был лет на пять старше меня, полный, сутулый, с грустными черными глазами, в которых отражалась вековая скорбь вечно угнетенного армянского народа.

Он был очень обрадован, что я тоже с Кавказа: — родная душа, — говорит,

— будет с кем поговорить! И тихо предупредил: — со Стукачевым не откровенничай, он оправдывает свою фамилию!

Стукачев собрал лекторов кафедры и предложил поделиться со мной «нагрузкой». Лекторы мялись, не желая отдавать своих «потоков», а поручить вести за кем-то из неостепененных преподавателей семинары, кандидату наук было неэтично. А Поносян предложил вообще не загружать меня до весны, дескать, пусть новенький освоится, подготовит свой курс лекций, и так далее. На зарплате же это не отражалось — тогда все получали ставку, независимо от нагрузки.

На том и порешили, и я был очень рад этому — не надо было готовиться к занятиям. Так и «болтался» по общежитию, по городу, начал тренироваться в зале штанги при институте. Поносян жил в другом — преподавательском общежитии, расположенном далеко, а мое, фактически, было во дворе института.

Но день ото дня мне становилось все скучнее и скучнее. Ни одного приятеля, а главное — приятельницы! И начал я потихонечку попивать в одиночку, дальше — больше. Вот так, начиная с утра, наливал себе в стакан грамм сто водочки и шел на кухню жарить яичницу. В столовую или ресторан в Тольятти тех лет не пробьешься — километровые очереди. Сижу в своей келье, слушаю, как мимо моей комнаты ходят студентки, а шлепанцы их — «хлоп-хлоп» по голым пяткам. Я аж дверь запирал, чтобы ненароком не выскочить, не схватить какую-нибудь из тех «голопятых», да затащить в комнату и изнасиловать. А там — хоть трава не расти! И наливал новую «дозу» в стакан.

Заканчивался октябрь, в Тольятти уже несколько раз шел снежок, но таял. Дул ледяной пронизывающий ветер. Я надевал свое «комиссарское» кожаное пальто, которое мне купила в Москве Таня.

Последний раз я ехал в Тольятти через Москву. Пару дней провел с Таней, рассказал ей об изменениях в моей жизни. Она посмотрев, как я был одет, немедленно повела меня в комиссионный магазин и купила длинное черное кожаное пальто с меховой подстежкой, которую можно было и снимать. Это пальто застегивалось на металлические пуговицы, а кроме них был и широкий пояс с металлической же пряжкой. Купила она мне также черную меховую «ушанку» с кожаным верхом и опускающимся передом, и черные кожаные же перчатки.