Стоять совершенно одиноко у кафедры мне весьма трудно. Не представляя публики, я начинаю волноваться. Но если рядом со мной стоит кто-нибудь из моих близких и держит мою руку, это успокаивает меня, я чувствую себя не такой одинокой, ибо тот, кто стоит рядом со мной, иногда слегка пожимает мне руку в ответ на мой вопрос, обращенный к публике, или сделает невольно едва заметное, но тем не менее уловимое мной и, значит, что-то выражающее движение.
Одним словом, для меня необходимо всегда представлять расстояние и окружающих меня людей. Об этом хорошо знают Иван Афанасьевич и Мария Николаевна, они всегда сначала расскажут мне об аудитории, о том, где я нахожусь, как нужно говорить, тихо или громко, где сидит публика и насколько внимательно меня слушают.
Мне хочется описать операцию, которую я перенесла. У меня был аппендицит. Друзья и врачи старались внушить мне, что это самая легкая операция, что никакой боли я ощущать не буду, а лишь прикосновение к телу. Я поверила и просила хирурга поскорее взять меня на операцию, ибо мне очень хотелось испытать все это на себе и представить всю процедуру операции.
Мне никогда не приходилось бывать в операционной комнате и осматривать операционный стол, поэтому у меня были весьма расплывчатые представления о подобных вещах. Мне представлялся обыкновенный стол с ровной поверхностью, покрытый чем-нибудь мягким. Когда же меня привели в операционную комнату и подвели к столу, то я обнаружила, что этот стол узкий и длинный и настолько высок, что мне пришлось встать на стул для того, чтобы забраться на него.
Стол не понравился мне: на нем было твердо лежать, а посредине было такое углубление, что моя спина оказалась в весьма неудобном положении относительно головы. Я немедленно выразила вслух мысль об этом неудобстве. Мне все время хотелось подложить что-нибудь под спину, хотя бы руки, но мне не позволили сделать это, а велели сестре держать меня за руки и о чем-нибудь говаривать со мной, т.е. что-нибудь писать на моей ладони. Сначала я чувствовала себя хорошо. Конечно, я знала, что в руках хирурга инструменты, и если бы я видела их глазами или осмотрела руками, то, наверное, почувствовала некоторый страх, но я их не видела, не осматривала, а лишь знала о них. Поэтому они не казались мне чем-то реальным — не имели ни формы, ни размера, а мелькали перед моим умственным взором только как «отображение» этих инструментов. Например, я не могла представить их металлическими, холодными, гладкими, острыми и т.д. Я просто знала о них, просто у меня был словесный образ — и все.
Операцию производили под местным наркозом. Когда в мое тело ввели иглу для замораживания, я ощутила боль и представила себе длинную иглу, воткнутую в мой живот; игла казалась мне бесконечно длинной, и я боялась, что ее будут вводить в меня очень долго. Сестра все время что-то писала в моей руке, но я ее плохо слушала и почти ничего не понимала, потому что сначала отвлекаясь для того, чтобы следить за процедурами, а потом почувствовала себя плохо и не могла воспринимать слов. Я только ощущала контуры букв, которые сестра чертила своим пальцем, но не могла ставить целого слова.
Операция началась. Сначала я ощущала незначительную боль, но потом боль стала острой, я сказала об этом хирургу, и он снова ввел наркоз. Я ослабела, руки бессильно падали со стола, я просила поддерживать мои руки. Я абсолютно не представляла себе движений хирурга, вообще плохо соображала, однако же сознавала, что мне делают операцию.
Один раз сестра сделала своими руками довольно резкое движение; я недовольно сказала:
— Наташа, спокойно, не дергайтесь!
Потом я почувствовала, что кто-то крепко схватил меня за ноги. Вероятно, врачи думали, что я, ощутив острую боль, буду отбиваться ногами. Я попросила не держать меня за ноги и обещала лежать спокойно…
Да, я действительно лежала более чем спокойно: я сильно ослабела потому, что долго болела, прежде чем можно было производить операцию. Меня охватило почти полное безразличие ко всему окружающему. Мне уже не хотелось получить какие-либо впечатления от операции или представить операционную комнату, хирурга, инструменты и т.д. Я ощущала боль от чего-то тонкого и острого — это зашивали разрез. Потом, как сквозь сон, я почувствовала, что меня берут за руку и что-то пишут. Я сделала над собой большое усилие, стараясь понять то, что мне писали.
— Все кончено! Вы молодец, — сказал хирург.
Читать дальше