Владимир Бушин: Я все еще влюблен [Роман в новеллах]

И в речах на траурном митинге, который состоялся в зале ожидания вокзала Ватерлоо, где был установлен гроб, и в некрологах, появившихся во многих газетах социалистов разных стран, все были единодушны в оценке великих заслуг Энгельса и в оплакивании его кончины, – это выглядело как своеобразная и внушительная демонстрация единства и сплоченности социалистов всего мира.

Но Ульянов был уверен, что это единодушие непрочно. Надвигалось слишком сложное и противоречивое время. Оно непременно расколет социалистов, оно противопоставит настоящих марксистов тем людям, которые хотели бы учение Маркса подправить, пересмотреть, а то и вовсе зачеркнуть да выбросить. Смерть Энгельса колоссально ускорит этот процесс. И при его жизни враги марксизма не бездействовали, но они крепко побаивались его авторитета, его эрудиции и темперамента, его убийственной насмешки. Теперь они вылезут смелее.

Из конца в конец платформы прокатился второй звонок…

Сомнение и недоверие вызывали у Ульянова, несмотря на их внешнюю близость к Энгельсу, а ранее к Марксу, Эдуард Бернштейн – он тоже был на похоронах, – вышедший из недр эклектической схоластики Дюринга, и Карл Каутский, который был то мальтузианцем, то лассальянцем, но никогда – последовательным марксистом. Сегодня эти люди проливают слезы над урной Энгельса. Но что они станут делать завтра? Ульянов не исключал возможности, что завтра, может быть, даже не утерев слез, они пойдут в бой против марксизма. И будут не одиноки. И союзники у них сыщутся не только в Западной Европе, но и в России. Смерть Энгельса вольет новые силы в дряхлеющих народников, она прибавит храбрости и «легальным марксистам» во главе с Петром Струве, с которым Ульянову уже приходилось схватываться прошлой осенью; глядишь, появятся какие-нибудь и новые ниспровергатели.

Кто же защитит учение Маркса и Энгельса?

Либкнехт? Лафарг? Бебель? Конечно, у этих есть порох, однако первый из них чуть не ровесник Энгельса и порой все-таки бывает склонен к компромиссам, а двум другим подбирается под шестьдесят. Между тем борьба за чистоту марксизма и за само его существование – Ульянов, принимая в расчет характер наступающей эпохи, уверен был в этом – затянется не на год, не на два, а будет длиться, может быть, десятилетия.

Сравнительно молод Плеханов – ему еще нет сорока. Со своей группой «Освобождение труда» он сделал большое дело. Для налаживания сотрудничества Ульянов и приезжал в Швейцарию, и результат налицо: договорились о совместном издании за границей сборника «Работник». Но все-таки Плеханов довольно академичен, и есть у него некоторая склонность полюбоваться своими заслугами и своим действительно прекрасным прошлым, а его чрезмерные симпатии к либеральной буржуазии, по поводу чего Ульянов горячо поспорил с ним при первой же встрече в Швейцарии, говорят о том, что он, вероятно, будет союзником непоследовательным и нетвердым.

Ну а из молодых? Юлий Мартов? Внутренней крепости в нем не хватает, скептичен да еще со склонностью к экзальтации. А тут потребуется прочность и основательность.

Вот Федосеева бы! О нем Ульянов всегда думал с восхищением и теплотой. Умница. Знаток. Кремень. Этот мог бы! Два года назад по пути из Нижнего в Москву Ульянов специально заехал во Владимир, чтобы повидаться с ним, укрепить дружеские отношения, завязавшиеся в переписке, но оказалось, что Федосеев в тюрьме. Вот уже шесть лет он то в тюрьмах, то в ссылке, в Сибири, и когда вернется, да и вернется ли – неизвестно…

Словом, как ни прикидывал Ульянов, как ни ворошил в памяти имена, а все-таки выходило, что в деле защиты марксизма рассчитывать на чью-то помощь пока особенно не приходится.

Нет, эта заграничная поездка прошла недаром! За четыре с половиной месяца, наполненных встречами и беседами, сопоставлением и раздумьями, проверкой и анализом, многие замыслы, планы, решения обрели гораздо большую ясность, а порой и полную отчетливость. Смерть Энгельса сыграла роль катализатора в этой сложной многосоставной реакции.

…Ударил третий звонок. Из глубины вагона Ульянов увидел, как тронулся и стал набирать скорость московский поезд. Новый шпик, конечно, был там.

Ловкая проделка Ульянова через некоторое время, разумеется, была обнаружена. Но пока агент, убедившись, что поднадзорного нет в московском поезде, телеграфировал об этом в Вержболово, пока оттуда сообщили в Вильну, пока там и здесь недоумевали, ругали подчиненных, строили предположения, в страхе гадали, что скажет Петербург, – Ульянов успел добраться до Вильны и, никем не замеченный, скрылся у надежных людей.