Владимир Бушин - Я все еще влюблен [Роман в новеллах]

Гейгер продолжал тихо смеяться, глядя на Энгельса так, словно перед ним расшалившийся проказник.

– А что, господин исполняющий обязанности шеф-редактора, если разрешить доступ вашей газеты во все тюрьмы Пруссии, это еще более повысило бы ее тираж?

– Бесспорно! Ведь с каждым днем в тюрьмах все больше оказывается честных людей и настоящих революционеров, которые с удовольствием стали бы читать нашу газету.

– Так, так, так, – неопределенно промямлил Гейгер.

Они оба помолчали. Энгельс подумал: «Какого черта он тянет! Ведь я еще не все статьи сдал в завтрашний номер». Гейгер решил: «Ну что ж, пора приступать к главному».

– Господин Энгельс, – сказал он проникновенным тоном, – вы умный человек и вы прекрасно понимаете, что мятежи, беззакония, рост тиража вашей газеты, сатирические антиправительственные стихи – все это уходит в прошлое. Посудите сами, – он взял из пачки еще одну газету, то была вчерашняя, за третье сентября, «Газета кёльнского Рабочего союза», – даже среди ваших рядов начинают раздаваться трезвые и разумные голоса. На недавнем заседании Рабочего союза член Союза Левис заявил, – Гейгер нашел на странице нужное место и внятно прочитал: – «Многого можно достичь при современных отношениях без больших трудностей; если уделять особое внимание воспитанию, то можно устранить различия между сословиями»… Вы слышите, господин Энгельс, ваши единоверцы говорят уже не о ружьях и баррикадах, а о воспитании. Воспитание – вот локомотив прогресса, утверждают они!

– Я знаю об этом выступлении, – махнул рукой Энгельс. – Мне о нем рассказывал наш корректор Карл Шаппер.

– Корректор «Новой Рейнской» и одновременно заместитель председателя Рабочего союза? – не без лукавства спросил Гейгер.

– Да, и заместитель. – Это был факт, общеизвестный в Кёльне. – Рассказывал и о том, какой отпор он дал воспитательной речи Левиса.

– Смею вас уверить, – Гейгер осторожно протянул по направлению к собеседнику руку, – это прежде всего потому, что сам Шаппер чрезвычайно невоспитанный человек. И вообще, господин Энгельс, вы никогда не задумывались, в какую компанию вы угодили в редакции «Новой Рейнской газеты»?

– Что вы хотите этим сказать, господин исполняющий обязанности? – настороженно спросил Энгельс.

– Я хочу сказать, задумывались ли вы о том, что за люди окружают вас в редакции… Тот же Шаппер! Он дважды сидел в тюрьме. А Вильгельм Вольф, член вашего редакционного комитета! Тоже два раза сидел, причем первый раз его осудили на восемь лет, но помиловали через пять лет из-за болезни. И оба они не закончили курса в университетах. А Веерт даже не окончил гимназии. Неучи!

– В таком случае, к числу неучей отнесите и меня, – с насмешливой покорностью склонил голову Энгельс. – Ведь я, как Веерт, тоже не окончил даже гимназии.

– Как? – изумился Гешер. – А ваша всем известная в Кёльне эрудиция, знание языков…

– Да, кое-что мне удалось приобрести, но все это – шутливо, вне наших прекрасных официальных очагов просвещения, как-то так, между делом. – Энгельс покрутил пальцами перед глазами.

– Ах, ну, конечно же, не в этом суть, – подавив изумление, как ни в чем не бывало продолжал Гейгер. – Вы не кончали университетского курса, но вам, талантливому, трудолюбивому человеку, это не помешало стать и образованным, и воспитанным.

«Ну и ну! – подумал Энгельс. – Вот я у него уже и воспитанным стал. Интересно, куда он клонит?»

– А Дронке! – явно щеголяя своей осведомленностью, продолжал Гейгер. – Хотя он и получил в Боннском университете звание доктора юридических наук, но это же разбойник разбойником! За оскорбление в своей книге «Берлин» его величества короля Пруссии он был приговорен к двум годам заключения. Вы знаете все это?

– Первый раз слышу! – воскликнул Энгельс с таким видом, что трудно было понять, смеется он или говорит правду. Гейгер решил, что ему выгоднее принять его слова за чистую монету.

– Вы не знаете и о том, что в ваш редакционный комитет он угодил прямо из крепости Везель, откуда бежал вскоре после известных февральских событий в Париже, – у Гейгера не поворачивался язык произнести слово «революция», – и незадолго до столь же известных событий в Берлине?

– Что вы говорите! Кто бы мог подумать! На вид такой скромный парень, и ведь очень молодой. К тому же пишет стихи и прекрасно знает латынь. Если б вы слышали, как он произносит речь «О величии римлян»!

Теперь было совершенно ясно, что Энгельс насмешничает, он устал от Гейгера, и ему захотелось немного развлечься. Гейгер решил, что такое нарушение благопристойности он уже не может оставить незамеченным, и потому довольно строго сказал: