Григорий Резниченко - Выход в космос разрешаю

А в это время напряжение летчика было на самом высшем пределе. Он вспомнил все свои посадки, представил себе аэродром, окружающую его местность.

Остается примерно три секунды лета. Потом разворот, потом 16 секунд по прямой, потом…

Его жизнь была в его собственных руках. Павел ничего не видел вокруг: ни лощин, ни сопок, но все это рисовал в своем воображении. «Сейчас я иду по лощине, — напрягал летчик память, — обхожу сопку, здесь мне ничто не должно помешать, — только бы не ошибиться в расчетах…»

Павел то и дело поглядывал на стрелку секундомера. Часы в эти считанные минуты заменили ему почти все приборы и были в сочетании с высотомером единственным ориентиром.

Запотел фонарь. Павел одной рукой провел перед собой по стеклу — за ним все та же серая пелена и молочно-белое марево. Совсем побелели пальцы, сжимавшие скользкую ручку. Высота 180… 150… 120… Серая пелена вдруг поредела, разорвалась в какие-то неправдоподобные клочья, в редких прогалинах открылись красные огоньки слева и справа. Земля несется навстречу, и летчик спешит к земле, плавно опускаясь на нее. Самолет просел еще несколько раз, чиркнули колеса о бетон, дымок завихрился сзади, и покатилась машина по полосе. Все позади. Под ногами твердая земля.

Говорят, что больше всего любят землю летчики. Может быть, потому, что твердь ее дает новые силы для полетов. Может быть, поэтому и не стал у летчика Беляева этот вылет последним.

Генерал с несколькими рядами орденских планок и молодой капитан, сухощавый, с усталым лицом и мокрыми от пота, слипшимися на лбу волосами. Несколько секунд стояли они молча друг против друга. Беляев — навытяжку, генерал — вглядываясь в лицо капитана, словно узнавая его. «Винить его не в чем, — думал командир дивизии, — в воздухе в сложной обстановке он не растерялся, не струсил и сел на полосу дай бог каждому в хорошую летную погоду…»

— Молодец, Беляев. Посадка отличная. Спасибо за службу, не подвел.

Павел хотел было выпалить: «Служу Советскому Союзу, товарищ генерал!», но генерал опередил его, подошел вплотную и крепко сжал его влажную руку…

Семь новых самолетов освоил Павел Беляев на Дальнем Востоке. Все знал в совершенстве, пилотировал чисто, умел заставить машину «выложиться», «поднатужиться». И в такие минуты особенно остро испытывал радость от сознания осуществившейся мечты.

Когда появляется у человека мечта? У разных людей по-разному, говорят ученые, подчеркивая при этом реальность и возможность исполнения ее в нашем советском обществе. Мечта, не облеченная еще зримыми формами и содержанием, бродит в голове почти у каждого в годы детства и отрочества. Бродит неосознанно и относится скорее к области детской фантазии, чем к чему-то реальному. Мечта может появиться и в юношески зрелом возрасте, и в двадцать пять, и в тридцать, и в сорок лет. Все зависит от человека, от окружающей его среды, даже от малозначительных обстоятельств или, наоборот, от событий сверхзначительных и сверхсерьезных. Та мечта, которая в силу разных обстоятельств вспыхивает в душе мальчишки, как молния, а затем неожиданно исчезает, оседая серой пылью в воображении, быстро забывается. А та, что становится жизненно важной необходимостью, проявлением характера, если к тому же она видится и почти ощущается человеком благодаря реальным, а не фантастическим явлениям и событиям, — такая мечта притягивает к себе человека всеми своими невидимыми линиями.

Мечта Павлика Беляева научиться летать показалась ему почти осуществимой, когда страна поднялась на битву с фашизмом. Зародилась эта мечта у мальчишки куда раньше, быть может еще в Минькове, в глухой вологодской деревне, где прошло его детство. Часто, распластавшись где-нибудь на опушке леса в густой и сочной траве и наблюдая, как серебристые, прозрачно-белые облака затягивают синеву неба, Павел говорил:

— Научиться бы летать и заглянуть за облака, увидеть бы, что там, за ними, делается.

Призрачной, почти фантастической была поначалу у пятиклассника Беляева эта мечта. Лишь по картинкам из книг да из прочитанного знал он об авиации, не представляя себе многого. Но учителя ободряли. Рассказывая о дальних перелетах Чкалова, Громова, о полетах советских летчиков на Север, они говорили, что стране потребуется много летчиков, что за авиацией большое будущее.

Верилось и не верилось тогда Павлику, что может осуществиться его мечта. Пугала лесная деревенская глушь.

Ему казалось тогда, что даже Вологда находится чуть ли не на краю света, что уж и говорить о далекой Москве, где обучают летному делу. Он твердо считал, что только в столице и можно научиться летать.