Маити Гиртаннер - И у палачей есть душа

Их цель: сделать тебя сумасшедшим, невменяемым, полностью психологически разрушить человека, чтобы он от внешней устойчивости перешел к полному отсутствию душевного равновесия. Они никогда не радовались так, как когда им удавалось довести до безумия человека, попавшего в их лапы. Их насилие состояло не только в побоях, в унижающих, разрушающих преступных действиях, но также и в жестоких словах. Все это происходило не в молчании, вовсе нет. Они много говорили: то один, то другой кидал в нас фразами, как дротиками, они сыпались со всех сторон. И это никогда не был один человек, они собирались вместе на одного и перекидывались фразами, как мячиком, метали в меня и в других словесные копья. Каждый раз эти слова царапали, а иногда и глубоко ранили.

«Распявшие Его делили одежды Его, бросая жребий, кому что взять» (Мк 15:24).

Это просто ремарка. По обычаю, солдаты делили между собой вещи осужденных. Также поступили и с Иисусом, разница состояла только в том, что у Него отняли все, даже одежду. В лагерях, как правило, тех, кого собирались пытать, тоже лишали всего, вплоть до одежды.

Это было дополнительным унижением, оказаться нагим было чудовищно унизительно. В некотором смысле, ты теряешь идентичность: становишься никем, ничем.

Палачи хорошо знали, что этот метод наносит серьезный вред тем, с кем они имели дело. Например, когда они допрашивали участников Сопротивления, чтобы получить важные сведения, и им было необходимо максимально их унизить, чтобы они «раскололись», в первую очередь пленников раздевали донага, и мужчин, и женщин.

«В шестом же часу настала тьма по всей земле и продолжалась до часа девятого. В девятом часу возопил Иисус громким голосом: Элои! Элои! Ламма савахфани? — что значит: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты меня оставил? Некоторые из стоявших тут, услышав, говорили: вот, Илию зовет. А один побежал, наполнил губку уксусом и, наложив на трость, давал Ему пить, говоря: постойте, посмотрим, придет ли Илия снять Его» (Мк 15:33–36).

В крайней степени физической, психологической и умственной нищеты Иисус являет нам чистую веру. Тот путь, который Он делает видимым для нас, — часть Его Откровения, Откровения о том, кто Он. Он может быть бедным до полного обнищания, но не погружается в безверие.

Вы это испытали: находиться в аду, но не терять веру.

И не один раз. Я даже могу сказать, что это что-то привычное для меня: так бывает несколько раз в год. Каждый раз, когда меня накрывает волна сильного страдания, я падаю в пропасть — не отчаяния, но такой скорби, что там действительно только пустота, одиночество, тьма.

Меня ничего не достигает больше; я не знаю, есть ли люди вокруг, я ничего больше не осознаю. Но при этом никогда не бывает полной темноты, черноты. Остается как бы маленькая светящаяся точка, величиной с булавочную головку, я всегда ее замечаю.

Быть может, Господь хочет сказать мне, что за пределами этой тьмы есть что-то, что мне нужно искать и найти? Но я не могу выйти из темноты сама: мои усилия похожи на движения тонущего пловца. В той мере, в которой я в подобные минуты способна мыслить — и мне это удается, по слову в полчаса, ценой громадных усилий, с помощью опыта, — мне удается постепенно выбраться на поверхность. Но единственный способ выйти из глубины скорби, где больше ничто не имеет смысла, — это присутствие. Присутствие близкого человека, который может прийти ко мне и держать за руку, как держат за руку умирающего. Связь восстанавливается тогда, когда мне кажется, что я полностью отрезана от всего. В такие минуты не понимаешь, существует ли что-то, кроме меня и моей боли! Таков мой опыт…

Но в дни Крестных Страданий никто не протянул руку Иисусу.

В том, о чем вы рассказываете, чудо — что вы ни на кого не держали зла.

Это правда так.

Это чудо.

Это дар. Но и в том, что мне даровано, есть некоторая логика. Когда я вошла в Сопротивление, я осознавала, что делаю опасные вещи. Я не ждала, что меня за них будут гладить по головке. Все было бы иначе, если бы, например, вы бы сейчас на меня напали: здесь нет логики. Тогда логика была одна: перед нами был враг.

Но тогда вы могли бы злиться на саму себя?

За то, что я поставила себя в это положение?! Нет, я никогда об этом не думала, вы сейчас впервые навели меня на эту мысль, пятьдесят два или пятьдесят три года спустя. Нет, никогда, я сжимала зубы и продолжала, это было все, что мне оставалось.