Array Array - Двадцать лет в батискафе.

Когда скалы казались мне особенно опасными, я включал двигатели и к отчаянию обоих наблюдателей батискаф несколь­ко отходил от стенки каньона. Отложения ила на стенке встре­чались редко — лишь на нескольких сравнительно плоских карнизах. Что касается фауны, то она отсутствовала пол­ностью, во всяком случае в пределах видимости не встретилось ни одного животного. Не было заметно и следов эрозии — это означало, что склон образован сравнительно недавно.

Два часа продолжались мои мучения, два часа, или 700 метров погружения. Наконец мы очутились на равнине, и я по­чувствовал огромное облегчение, увидев под собой плоское дно. По краям этой равнины мы не заметили особых отложений

ила; лишь кое-где торчали из углублений большие скалистые обломки, скатившиеся сверху. На фоне приятного для глаза ровного дна иногда возникали отдельные холмики высотой мет­ров 10.

В этом погружении «Архимед» набил себе несколько ши­шек; при очередном ремонте нам пришлось заменить стакан для забора проб грунта и даже защищавшую его толстую стальную трубу.

Позже «Архимед» снова попытался посетить это место, но Фробервилю не так повезло, как мне: он обнаружил начало склона лишь на глубине 2600 метров и опускался вдоль него лишь на протяжении 300 метров, так что для его пассажиров зрелище оказалось менее волнующим, чем во вре­мя моего погружения. Достаточно на несколько сот метров ошибиться при выборе места погружения, и батискаф опустит­ся совсем в другой части впадины: ведь по дороге течения по­рой сильно сносят его с намеченного курса.

В 1966 году «Архимед» отправился в воды Мадейры. Мы снова очутились в Атлантике. Но, едва миновав Гибралтар, «Марселю ле Биан» пришлось из-за шторма на двое суток лечь в дрейф, и мы достигли Фуншала с опозданием на сорок во­семь часов. На протяжении всего сезона нас преследовала не­погода.

Тем не менее мы старались выполнить намеченный план погружений ; большая часть их проходила, правда, поблизости от скалистого пика южнее острова, в водах, сравнительно за­щищенных от волнения в открытом море. Прогулки по дну в этом районе на глубинах от 1500 до 5000 метров были чрезвы­чайно интересны всем участникам экспедиции. Как и следова­ло ожидать, пелагическая и бентическая фауна оказалась здесь куда богаче, чем в Средиземном море. Конечно, интересно обследовать подводную скалу или изучать строение крутого склона; но обнаружить на дне крупное животное и понаблю­дать за ним куда более увлекательно для океанавта, если толь­ко он не какой-нибудь узкий специалист.

Я уже говорил, что из всякого погружения можно извлечь полезный урок, но подлинную ценность имеет лишь сумма зна­ний, собранных в результате ряда погружений: ну что скажет непосвященному форма какого-нибудь одного холмика или углубления? Здесь нужна длительная работа, теоретическая и экспериментальная, с использованием самых различных дан­ных. Наши наблюдения способствуют прогрессу науки об океа­не только как составная часть более широкого комплекса исследований. Задача пилота — предоставить ученым возмож­ность в полной безопасности совершить погружение в интересу­ющий их район и, кроме того, в известной мере служить свя­зующим звеном между учеными: так, он может сообщить гео­логу о важном наблюдении, сделанном биологом,— и наоборот.

Программа работ экспедиции была, как и в предыдущие годы, многоплановой. На борту «Архимеда» побывали и наши старые знакомые, и несколько новых ученых — геолог из инсти­тута нефти, датский профессор биологии, его коллега из Пор­тугалии.

В районе Мадейры мы имели удовольствие работать с «Командором Шарко», первым французским судном, специально построенным для океанографических исследований. В одно из наших погружений мы побили рекорд, пройдя максимальное расстояние вдоль стены желоба: достигнув дна на глубине 1000 метров, батискаф проделал шестикилометровый спуск вдоль понижающегося склона и закончил погружение на глу­бине 2400 метров. При помощи гидролокатора на борту «Марсе­ля ле Биан», следившего за движением «Архимеда» во время погружения, мы смогли зафиксировать на карте его точный мар­шрут.

Погружаясь на глубины около 4000 метров, мы много раз встречались с макрурусами длиной до 80 сантиметров и более. Они были настроены вполне миролюбиво и, казалось, поджи­дали момента, когда какой-нибудь из наших манипуляторов — для взятия проб грунта, например, взрыхлит ил; тогда они с голодным видом мгновенно бросались к нему. Действительно ли голод двигал ими? Чтобы проверить это, мы проделали доволь­но коварный эксперимент. К «Архимеду» пристроили крепкие удочки с лесками и крючками, а на крючки насадили приман­ку. Лишь только мы снова погрузились в районе, где были за­мечены эти крупные рыбы, и несколько раз взмутили ил тра­лом, как явились гости и принялись кружить вокруг нас. Ка­жется, их было четверо, но, может быть, и больше — мы ведь видели только тех, что в данный момент проплывали перед иллюминатором. Очень скоро они заметили приманки и загло­тили их. Две рыбы попались. Рыба, бьющаяся на крючке на глубине 4000 метров,— такое зрелище взволнует сердце каж­дого рыболова! Лесы выдержали всплытие, чего не могу ска­зать о рыбах; сильнейшая декомпрессия оказалась для них смертельной, и все же даже на глубине 1000 метров одна из рыб еще продолжала биться. Когда с «Марселя ле Биан» уви­дали наш улов, матросы радостно приветствовали удачу, хотя, честно говоря, ничего привлекательного в макрурусах уже не было; к тому же от их изуродованных тел шел отвратительный запах. Мы без малейшего сожаления отдали их в фуншалский музей. Там они до сих пор и хранятся в спиртовых банках с надписью Nematonurus armatus; не думаю, чтобы они возбужда­ли аппетит у посетителей и посетительниц музея.