Великая Княгиня Мария Павловна - Воспоминания

Многочисленные монархи и иностранные принцы, представлявшие свои страны или соединенные узами брака с нашей семьей, прибыли на коронацию; дворцы Москвы были заполнены родственниками. Дядя Сергей несколько раз брал меня с собой, когда наносил визиты.

Один из таких визитов я помню особенно хорошо, поскольку там отличилась. Это было во время вечернего чаепития, устроенного моей бабушкой, греческой королевой Ольгой. Она налила мне в чашку совсем немного чая, а потом наполнила ее до краев горячим молоком, покрытым пенкой. В том возрасте я терпеть не могла горячего молока. Бабушка, заметив, что я не притрагиваюсь к такому «чаю», поинтересовалась, почему я не пью. Я объяснила. Тогда она взяла чашку и попыталась заставить меня выпить. Я оттолкнула чашку, молоко выплеснулось ей на платье, на меня саму и на скатерть. Дядя Сергей рассердился. Все рассмеялись, даже бабушка, а мне было стыдно и досадно, я чувствовала себя униженной.

Через несколько дней я вернулась в Ильинское, где находились Дмитрий и мой дядя, греческий принц Кристофер, который был старше меня только на два года. После окончания церемоний коронации сюда же приехали новые император и императрица, чтобы погостить у моих дяди и тети. Их сопровождали самые близкие родственники.

Нам, детям, в Ильинском уже места не было, и на неделю нас отправили в Усово, другое дядино имение неподалеку.

Празднества по случаю восшествия на престол молодых императора и императрицы были великолепно подготовлены. Однако все омрачило трагическое происшествие на Ходынском поле, куда собрался народ в ожидании раздачи гостинцев. Людей туда стеклось больше, чем ожидали, и плохо организованные полицейские не смогли поддержать порядок. Произошла неописуемая давка. Из за паники были затоптаны и задавлены тысячи человек.

В дворцовых кругах о бедствии предпочитали не распространяться, но, помнится, отмечали, что царская чета и другие гости, проведшие неделю после коронации в Ильинском, были расстроены и не могли избавиться от дурного предчувствия. Все, хотя о том не говорилось вслух, считали эту катастрофу зловещим предзнаменованием в самом начале нового правления.

Гости уехали. Мы снова перебрались в Ильинское, где сельская жизнь текла буднично и размеренно. Я и Дмитрий проводили здесь каждое лето у дяди Сергея и тети Эллы.

У них никогда не было своих детей. Их внешне хорошие отношения отличались некоторой напряженностью: тетя с привычным спокойствием относилась к тому, что решения по всем вопросам — большим и малым — выносит муж. Оба они были гордые и застенчивые, редко открыто проявляли свои чувства, избегали откровенности.

Обратившись перед замужеством в православную веру, тетя с каждым годом становилась все набожней, строго следовала церковным предписаниям. Несмотря на то, что он тоже был человеком верующим и всегда соблюдал все православные обряды, дядя Сергей с тревогой наблюдал, как она все глубже и глубже погружается в религию.

Он обращался с ней так, словно она была ребенком. Я думаю, ее задевало подобное отношение, она чувствовала себя непонятой, а потому замкнулась в себе и искала утешения в вере. Казалось, что дядя и она не были по–настоящему близки. Большей частью они встречались только за столом и днем избегали оставаться наедине. Тем не менее до последнего дня совместной жизни они спали в одной большой постели.

Мой дядя, великий князь Сергей Александрович, был удивительным, но непонятным для меня человеком. Четвертый сын императора Александра II, он был в 1891 году назначен своим братом, Александром III, генерал–губернатором Москвы и продолжал оставаться на этом посту при новом императоре. Он занимал высокое положение, обладал большой властью и очень ответственно относился к своим обязанностям. Даже живя за городом, он постоянно принимал курьеров из Москвы и давал аудиенции.

С детских лет дядя Сергей и мой отец очень дружили, дядя был глубоко привязан к моей матери. Он воспринял как тяжелую утрату ее раннюю кончину, как я уже упоминала, в Ильинском и был безутешен. Он приказал оставить нетронутыми комнаты, в которых она провела свои последние часы, чтобы в них все было точно так, как когда она умерла. Он запер их и сам хранил от них ключи, не позволяя никому туда входить.

Он был высоким, как мой отец, таким же широкоплечим и худощавым. Он носил маленькую, аккуратно подстриженную бородку. Его густые волосы были подстрижены ежиком. В своей обычной позе он стоял прямо, с поднятой головой, выпятив грудь, прижав локти к бокам, и пальцами вертел кольцо с драгоценными камнями, которое обычно надевал на мизинец.