Виктор Буганов - Булавин

Войско Бахметева, шедшее с Медведицы в армию, и тайша Чапдержап, сын хана Аюки, с тремя тысячами калмыков напали на отряд Булакина. Повстанцы «сели в крепость при речке в лесу», но осаждавшие «немалым приступом тех воров взяли всех и многих побили». Главного атамана застрелили, потом четвертовали; Туменка и других, всего 18 человек, взяли в плен. На допросе они показали, что их товарищ Семен Щипаный недели две до этого «побежал» от них ночью и говорил, что «итти ему, собрався, на Русь» — в русские уезды, где в это время происходили крестьянские восстания.

В последние два года третьей крестьянской войны, когда движение донских казаков сошло почти на нет, продолжают вести борьбу крестьяне южнорусских, поволжских и центральных уездов. В одних случаях они генетически связаны с событиями на Дону и в Придонье при Булавине и его преемниках, в других эту связь уловить трудно или совсем невозможно. Главное заключается в том, что все эти крестьянские выступления, а они охватили до 60 уездов Европейской России, объединяет одно — недовольство существующим положением вещей, гнетом и произволом господ, властей.

Из Тамбовского, Воронежского, Харьковского уездов они распространились на Орловский и Курский; с Нижней и Средней Волги на Верхнее Поволжье и соседние районы — уезды Саратовский, Нижегородский, Костромской, Ярославский, Тверской, Владимирский, Московский, Калужский. Повстанцы везде громили помещичьи усадьбы, дворцовые, монастырские, архиерейские вотчины. Против них посылали воинские команды. А они вступали с ними в сражения, нападали на торговые суда и караваны, брали провиант, пушки с припасами к ним.

К крестьянам Казанского и Симбирского уездов приезжали с Дона булавинцы с «письмами» — призывами к восстанию. Одного из них задержали и допрашивали в Преображенском приказе «о посылке от шведов, и о соединении, и о низовых, которые явились около Казани, Пензы в таком же воровстве». Относительно пересылки со шведами кнутобойцы из Преображенского приказа перехватили через край. Но их подозрения о возможности «соединения» повстанцев «с низу», то есть с Нижней Волги, а тем самым — и с Дона, и бедного люда Среднего Поволжья, из-под Казани и Пензы, например, могли иметь основания.

По Средней и Нижней Волге оставшиеся в живых булавинцы громят рыбные ватаги, торговые суда. Однако все эти разрозненные действия самих булавинцев, тех, кто к ним приходил после поражений Некрасова и Голого, и тех, кто не был с ними связан, постепенно сходили на нет — каратели один за другим разбивали повстанческие отряды, и классовая борьба на Дону и в придонских районах, продолжавшаяся, с большей или меньшей силой, четыре года, была подавлена. Но ее традиции продолжали жить, волновать и вдохновлять на борьбу за свободу, против гнета и социальной несправедливости новые поколения повстанцев.

Игнат Некрасов, ушедший на Кубань с несколькими тысячами булавинцев в сентябре 1708 года, продолжал борьбу вплоть до своей смерти в конце 1737 года, в течение трех десятилетий. Появление отрядов казаков-некрасовцев, некрасовских лазутчиков, их призывы будоражили население Дона; многие донцы уходили к Некрасову на Кубань, пополняя ряды тех, кто не желал мириться с наступлением крепостничества, самодержавия на Дон, признавать власть бояр и князей, дворян и чиновников. Помимо казаков, на Кубань, в Туретчину ушло немало русских крепостных крестьян.

Некрасовцы принесли в созданную ими на чужбине общину порядки донского казачьего самоуправления. В нее они перенесли обычаи родного Войска Донского, только без вмешательства царя, Посольского приказа, карательных оргий Долгорукого и козней старшин. Недаром, как магнитом, некрасовская община притягивала к себе обездоленных и недовольных, внушала надежды угнетенным людям России. Издавна они мечтали о свободной, без барина, жизни на своей вольной земле — бежали в ее поисках то в белорусскую Ветку, то в заволжские скиты на Керженце, Ветлуге, Иргизе, то придумывали легенды о таинственной и счастливой Беловодии. Народные социально-утопические легенды сопровождают жизнь социальных низов в течение всей феодальной эпохи истории России. Одной из них стала легенда о «городе Игната» — «царстве некрасовцев»:

— Живут такие люди на берегу большого озера. Город у них большой, пять церквей в нем, обнесен он высокой стеной; четверо ворот — на запад, восток, север, юг. Ворота все закрыты. Только восточные открыты бывают днем. На воротах стоят оруженные часовые, а ночью и по стенам часовые ходят. В город свой те люди никого не пускают. Живут богато. У каждого каменный дом с садом, на улицах и в садах цветы цветут. Такая красота кругом. Занимаются те люди шелками. Обиды ни людям чужим, ни друг другу не делают. Женщины у них раскрасавицы, разнаряжены: носят зеньчуг [34] Зеньчуг — жемчуг. , рубены, золотые монисты, лестовки [35] Лестовки — четки. янтарные. Носят они сарахваны из серебряной и золотой парчи, а рубашки из лучшего шелка. Живут там женщины, как царицы. Мужики их любят, пальцем не трогают. Не дай господь, какой мужчина обидит свою жену — его за то смертью наказывают. Женщины и на круг ходят, и грамоте обучаются с дьяками вместе.