Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-1

Документы были оформлены быстро (попробовали бы Вы, читатель, оформить подобные документы хотя бы в мирное время в Советском Союзе!!!), и мы поехали полноправными пассажирами поезда Вена — Загреб.

До Загреба доехали без приключений. Пересадка в поезд, идущий на юг. Сразу после отправления поезда проверка документов и регистрация имеющегося у пассажиров оружия и боеприпасов. Проводится инструктаж, даются указания о действиях пассажиров в случае нападения партизан. Железная дорога и поезда подвергаются не только налетам преимущественно прифронтовой английской авиации (вероятно, с аэродромов в Греции), но и диверсиям, и нападениям партизан Тито.

Ночью поезд остановился у взорванного моста. Здесь произошла встречная пересадка с поезда на поезд с переходом моста по временному, настилу. Проверка, регистрация и инструктаж повторились, но мы доехали благополучно.

В 5-м Донском полку нас приняли, поставив на полное армейское довольствие. По-видимому, время нашего зачисления в полк совпало с началом преобразования казачьей дивизии в 15-й казачий кавалерийский корпус. Но в моей памяти почему-то это преобразование связано с февралём 1945 года, когда поступил приказ отправить всех имевшихся в полках воспитанников в Австрию. Но… я забегаю вперёд.

Была осень. Лили дожди и реки вышли из берегов. Полк походным маршем вдоль разлившейся Савы вошёл в Боснию. Впервые увидел мечети и женщин в чадре. В боевых действиях мы не участвовали, а на наши просьбы неизменно отвечали: «Успеете».

Пребывание в Боснии оказалось недолгим. Полк, как и другие казачьи соединения, был передислоцирован в восточную Хорватию. Двигались почти всё время под дождём и мокрым снегом. На коротких дневных привалах грелись и сушились у костров. На ночь останавливались в населённых пунктах, но обсохнуть не успевали. Однажды на привале у костра я поставил край приклада карабина на мокрое голенище своего сапога, да так и уснул. Проснулся, а кожа голенища под жаром костра и веса карабина искорёжена и вверху образовалось что-то вроде клюва утки или гуся. С месяц, если не больше, проходил в таком сапоге, пока нашлись сапоги малого размера.

Вошли в группу сёл. Меня удивило, что между сёлами нет видимых границ: одно село переходит в другое, а узнаёшь об этом только по дорожным знакам, указывающим конец одного и начало другого села. Остановились на отдых на двое или трое суток. Мы разместились в доме у большой мельницы, одна глухая стена которой имела огромный пролом от ракеты, сброшенной английским самолётом.

На следующий день пара английских штурмовиков пожаловала к нам в «гости». Один из них был подбит, но удачно спланировал и пропахал винтами и брюхом слегка заснеженное пахотное поле. Летчиков взяли в плен, сняли пулемёты, а со скорострельных пушек затворы. Нам же в качестве трофеев досталось много разноцветных ракет, которыми мы развлекались впоследствии.

Вечером я впервые увидел генерал-лейтенанта Гельмута фон Паннвица, о котором много слышал добрых слов ещё в школе юных казаков, а в 5-м Донском полку по популярности он уступал только командиру полка полковнику Кононову. При штабе фон Паннвица гастролирующая русская драматическая труппа давала какой-то спектакль. И тут я встретил малолетнего артиста этой труппы Мишу, знакомого мне с 1943 года по Млаве в Польше. Оказалось, что это та самая труппа, спектакли которой мы смотрели в Млаве, а Миша вместе с родителями — артистами труппы — успел исколесить почти всю Европу.

Вскоре казачьи полки вышли к намеченным рубежам и заняли оборону. Нас на передовую не допустили, и мы оказались с тыловыми частями в 15–20 км от неё. Было очень обидно, но мягкая снежная зима, Рождественские, Новогодние и Крещенские праздники, сменявшие друг друга (католические и православные), скрашивали нашу тыловую жизнь.

Основная обязанность — уход за лошадьми, изредка — ночное патрулирование и дежурство в охранении. В остальном — почти полная свобода. На лыжах выходим на заячьи тропы и расставляем силки. Редко в силки попадались зайцы, но главное — побродить по снежному полю подальше от села и пострелять из карабина, если встречаешь зайца или лису.

Как-то мы с Юрой подрались. Не помню по какому поводу. Но это был единственный случай в наших совместных приключениях.

Старшим у нас — ездовой казак Иван Егоров. Спокойный, открытый, не умеющий лгать. Ему за сорок. По нашим меркам — старик. В гражданскую войну (в 1918 или 1919 г.?) был мобилизован в Красную Армию. Его полк добровольно перешёл на сторону белых, которые красноармейцев разоружили, построили и расстреляли из пулемётов. Осталось в живых около двух десятков человек, в основном раненые. Иван остался невредим: упал первым и притворился мёртвым в куче трупов.