Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-4

Я от всего сердца поблагодарил моего спасителя и тут же добавил, что у меня в Амлахе остались товарищи, не может ли он помочь им, как помог мне? «Помогу», — ответил он, — Скажите, к кому мне обратиться?» На листке бумаги из записной книжки Делахера я написал несколько слов на имя Пилипенко и отдал ему. Мы распрощались, и он пошел назад домой, а я направился в горы.

Непередаваемое радостное чувство свободы не оставляло меня, и, чем дальше я углублялся в лес, тем сильнее оно овладевало мною. Примерно через час ходьбы тропа вывела меня из леса. Подо мной открылась долина между двумя цепями гор. Рядом с темной лентой шоссе на юг к итальянской границе тянулась железная дорога. Я оказался на краю горной деревни, и мне сразу сообщили, где живет Петер Миллер. Я увидел большой двухэтажный дом с балконом вдоль всего верхнего этажа с видом на долину. На мой вопрос молодая женщина, которую я встретил во дворе, ответила, что мужа нет дома, но когда он придет с работы, я смогу с ним поговорить. Она ушла в дом, а меня окружили дети крестьянина. Я щедро угощал их галетами, и когда с поля вернулся их отец, у меня нашлись друзья, горячо поддержавшие мою просьбу.

В этот день я стал работником в хозяйстве Петера Миллера. Мне дали комнату на втором этаже с кроватью и большой периной. Из мебели был стул и простой комод. Одна дверь выходила на балкон, с которого ранним утром я мог наблюдать великолепный альпийский восход солнца.

Петер Миллер был зажиточный и уважаемый односельчанами крестьянин. Семья его состояла из жены и двух малолетних сыновей. С ними в большом доме жил поляк лет 18-ти, два немецких моряка, бежавших из плена от итальянских партизан (один был боцман, другой — унтер-офицер) и тихая, редко смеявшаяся молодая женщина с ребенком, жена офицера, о судьбе которого она ничего не знала. По утрам мы все собирались за столом в просторной и светлой кухне. Хозяин, сидевший на главном месте, читал общую молитву, мы плотно завтракали и расходились на работу. Полдничали мы в поле, еду приносили дети или жена хозяина. Ужинали вечером, начинали молитвой, затем следовала обильная крестьянская пища. Кто много работает, тому нужно много есть.

Так прошло дня два, и к нам присоединились еще два юнкера: Володя Король, эмигрант из Польши и другой Володя — из Советского Союза, но фамилию его я забыл. Их тоже спас Петер Делахер, предварительно укрыв в своем доме. Но из моих товарищей, с которыми я ходил в Пегтетц, никто не явился. Позже я только встретил в Зальцбурге в американской зоне Баранниковых (отца и сына). На их вопрос, куда я делся после возвращения из Пеггетца, я рассказал им все, упомянув о записке Пилипенко, которую я передал через Делахера.

«Помню, — сказал бывший юнкер, — К нам в училище приходил какой-то австриец и спросил юнкера Дручинина, может ли он видеть Пилипенко, к которому у него есть личная записка. Но Пилипенко уже не было с нами, и австриец ушел». Баранников рассказал, что случилось с Пилипенко. В Казачьем Стане он был не один, с ним была мать и младший брат. Отец, командир Красной Армии, был расстрелян во время террора тридцатых годов. В то утро, когда мы стояли у входа в барак и были свидетелями начала избиения беженцев солдатами, мать Пилипенко вместе с младшим сыном находилась среди избиваемых. Ударом палки британский солдат расколол матери Пилипенко череп. Другие солдаты подхватили ее, поволокли и бросили кузов грузовика. Сыну ее удалось убежать в Амлах и рассказать о происшедшем старшему брату. Реакция Пилипенко была немедленной и решительной: «Моего отца расстреляли большевики, мать убили англичане. Так пусть меня расстреляют свои, чем убьет эта сволочь!» Сказав это, он ушел в Лиенц и «добровольно» возвратился «на родину». Так сложилась судьба нашего товарища и его семьи, «избравших свободу».

Допустим, он был в военной форме союзником побежденного врага, но причем же здесь ни в чем неповинная мать и ее несовершеннолетний сын?

Между тем, дни нашего пребывания у Петера Миллера текли без особых происшествий. Мы вставали с восходом солнца, завтракали и шли на работу.

Оба Володи и я всегда работали втроем, либо косили траву по склону горы возле дома хозяина (я научился косить австрийской косой с кривой рукоятью) или работали на альпийском лугу (альме). Вечерами собирались опять все вместе за обеденным столом в кухне.

После захода солнца шли спать, так как электричества не было. Как-то мы узнали, что недалеко от нас на хуторе устроился работником один из наших юнкеров, и мы побывали у него в гостях. Внешний мир внизу в долине, угрожающий и непонятный, как бы отвалился и казался далеко от нас. Но, конечно, оторваться от него полностью было нельзя.