Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-5

Беды вы, товарищ Кудинов, наживете с этой посылкой, — подытожила пожилая почтальонша, возвращая парню извещение.

Вернулся сын домой, пошел на квартиру к совхозному парторгу, который относился к нему, как казалось Николаю, доброжелательно. Рассказал все ему и попросил совета. Тот строго секретно объяснил:

Коля, за связь с таким отцом тебя с комсорга срочно уберем, трактор новый отберем, а допустим работать только прицепщиком.

— Дядя Миша, как же мне поступить, посоветуйте.

— Хорошо, но только ты у меня не был, и я тебе ничего не говорил. Откажись от посылки и письма, ну и, конечно, от такого отца. И все останется на месте.

Пришел передовой тракторист домой. Все обговорил с матерью, которая согласилась и, вздыхая, сказала:

— Делай, сынок, как хочешь, абы мы жили спокойно. До войны в хуторе хлебнули горя. Как мово Васю таскали! Если бы не уехали, то посадили бы его. Полхутора, сыночек, лишились своих хозяев.

Приехал молодой комсорг Н. Кудинов в Каменск на центральную почту. Тут, как черт из табакерки, уполномоченный МГБ.

Созвонились, видать, бесы. Не вскрывая ни письма, ни посылки, вместе с «органистом» сочинили ответ. Так, мол, и так: нет у нас такого отца, наш отец сражался и погиб за Родину. Подпись, дата. Все, как надо. И всю корреспонденцию, все присланное отправили обратно в Англию. Отец был продан за желание работать на новом тракторе. А новыми наши трактора тогда были сезон-другой. Дальше шли поломки, ремонты, запчасти. Но передовиков производства пересаживали на очередной только что полученный трактор.

Не устоял парень в порядочности, отказался от отца, помогли поганки. Таким его воспитала советская власть, а где недорабатывала, то в дело вступали парторги. Пример воспитания — «светлый» образ Павлика Морозова, предавшего своего отца. Так была устроена большевистская власть: чтобы выжить, надо было идти на все.

Была еще у Василия Ивановича дочь, 1941 года рождения. Ей о случившемся ни слова: ни мать, ни брат. Да и зачем? Дите она еще. Идут года, девочка повзрослела и в 1957 году поехала в хутор Груцинов на родину отца у его родственников погостить. На второй день соседская старушка пригласила девушку к себе в гости, в курень завела и запричитала скороговоркой: — Да разжалкая же ты моя, ты же Васи Кудинова дочка! Как он там? Что пишет, здоров ли? Шлет ли вам посылки?

Ну и так далее. Девушка растерялась:

— Нет, бабушка, у нас отца, не вернулся он с войны, погиб…

А бабушка гнет свое:

— Да что ты, унучичка, такое говоришь? Он же вместе с нашим в Англии живет. Наш, дай Бог ему здоровья, нас озолотил. Глянь суды, моя чадушка, вот висят ковры, вот — покрывала, кофты… А загляни в шифоньер — полон добра. А глянь-кась фотографии, на одной из них… да вот она, на обороте надпись: «Это мы с полчанином Кудиновым у подъезда моего собственного дома»…

Девушку не интересовали уже ни вещи, ни письма, ни фото…

— Дайте, пожалуйста, бумагу и ручку.

Старательно, буква в букву переписала адрес на английском языке, расспросила, как посылать, и — в обратный путь в совхоз. Кончилось, толком не начавшись, гостсвание. На попутных машинах скорей-скорей добралась до дома. Там сквозь слезы объяснила о переписке и фотографии у соседей. Разрыдалась.

Где ты теперь, дядя Миша — совхозный парторг, отнявший у детей отца? Тебе не икается? А твоим детям не стыдно за тебя? Время, скажут, было такое. Это время создавали такие вот «дяди Миши» — холуи.

Кое-как успокоили девушку. И тут же она спрашивает старших:

— Почему наш папа отказался от нас и скрывается в Англии?

— Нет, он не отказался от нас, — сказал брат. И вместе с матерью начали объяснять ей о случившейся в их семье трагедии. Покаялись и попросили младшую:

— Пиши, как можешь и что хочешь, а за нас попроси прощения.

К описываемому времени началась так называемая «хрущевская оттепель», стали возвращаться из ссылок те, кто уцелел. Приезжали и из-за границы. И дочь смело и просто, ничего не скрывая, написала отцу письмо. Ответ не заставил долго ждать. И началось: письмо — посылка, письмо — посылка… Получил отец четыре письма. Затосковал. Его вторая жена, полячка, видя его страдания по родным и родине, сказала:

— Вася, едем в посольства, вначале в твое, потом — в мое. И будем собираться на родину. Я тоже хочу домой.

Так и порешили. Доехали пароходом до Польши вместе. Там он ее проводил, были слезы. И на этом же корабле продолжил свой путь до Кронштадта. В порту по телеграмме его встретила дочь.