Билл Леймен еще раз подсчитал отклонение лодки, ориентируясь теперь на меньший дрейф льда.
Я попытался расположить корабль ближе к углу, свободному от торосов. Шум откачивающих воду помп говорил о том, что лодка медленно поднимается.
— Тяжелый лед, все еще тяжелый лед, — говорил Келлн загробным голосом.
Пора опускать перископ.
— Тонкий лед! Вот он! Кажется, подходящий! — воскликнул Келлк.
Телевизионный экран показывал, что мы уже близко к поверхности. Испытывая опять то же чувство тошноты, мы ударились об лед и пробили его.
— Не давайте лодке погружаться, Шеффер, — предостерег я.
Я снова пережил минуту исключительного напряжения.
Шеффер пустил немного воздуха в балластные цистерны: кажется, мы сумеем удержаться в этом положении. Я поднял перископ в надежде увидеть что-нибудь. Мне очень не хотелось продолжать всплытие вслепую, так как я знал, что где-то поблизости находятся огромные торосы.
Но ничего, кроме сплошного белого поля, я не увидел. Сплошной лед!
Взглянув на глубомер, я убедился, что лодка хорошо держится в прежнем положении. Если нам удастся пробиться здесь на поверхность, мы войдем в историю.
— По местам стоять к всплытию на полюсе! — приказал я по радиотрансляционной сети.
Приготовления закончились быстро, и Шеффер, повернувшись ко мне, с улыбкой доложил:
— Готовы всплывать на полюсе.
Мы медленно продули цистерны, и «Скейт» неохотно начал подниматься. Было очевидно, что такой толстый лед нам еще ни разу не приходилось пробивать. Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем верхний люк поднялся достаточно высоко надо льдом и его можно было открыть. Теперь мы надежно держались во льдах.
— Открыть люк! — скомандовал я и поспешил по трапу наверх.
Лед, который мы только что проломили, был настолько тяжел, что он не падал на мостик, а трескался и скатывался наружу. Я выскочил на мостик и впервые за все время пребывания в Арктике почувствовал сильные удары ветра. Ветер свистел над открытым мостиком, неся снежную пыль, которая жалила, как песок. Над нами висели тяжелые серые облака; создавалось впечатление, будто темные штормовые сумерки переходят в ночь.
Мы пробились через лед точно на изгибе узкого разводья с большими холмами снега по краям. Оно терялось в снегах, подобно извилистому устью реки, где-то в четверти мили от нас, насколько я мог видеть. Никогда раньше в Арктике мы не видели таких высоких снежных холмов. Позднее мы определили, что их высота пять с половиной метров.
Хотя мы оказались значительно ближе к одному краю разводья, чем мне хотелось бы, однако теперь уже ничто не мешало лодке окончательно всплыть. Хотя изо льда выступала пока еще только одна рубка, корабль прочно держался в разводье, и не было оснований опасаться, что он начнет дрейфовать.
Вскоре была налажена телефонная связь центрального поста с мостиком, и балластные цистерны продуты воздухом высокого давления. С громким треском, похожим на пушечные выстрелы, палуба лодки начала пробиваться через лед. Разводье замерзло вместе с плававшими в нем большими кусками льда. Они вмерзли в тонкий лед и стали похожи на миндаль в шоколаде.
Наконец «Скейт» целиком всплыл на поверхность — первый корабль, стоящий на самой вершине мира. В любом направлении от нас — вперед по носу и за кормой, с правого борта и с левого — был юг. Солнце, взошедшее два дня назад, 19 марта, все двадцать четыре часа не опускалось за линию горизонта. Мы наблюдали, таким образом, непрерывный восход.
«Скейт» достиг своей цели. Достижение полюса летом прошлого года не принесло нам настоящего удовлетворения, потому что мы были вынуждены оставаться под водой, а это было все равно, что находиться в любом другом океане мира. Только приборы показывали тогда, что мы на полюсе. Теперь же это был настоящий Северный полюс.
После прогулки по льду Уолт Уитмен сказал, что окружающая обстановка не внушает ему доверия. Недавно здесь была подвижка льдов, и при таком сильном ветре (шторм около 9 баллов) есть все основания ожидать, что это может повториться. Уолт советовал не задерживаться здесь дольше, чем это необходимо.
Мы сделали все приготовления к богослужению в память Уилкинса. На льду у борта корабля из ящиков соорудили стол и покрыли его зеленым сукном. На стол поставили бронзовую урну. Около тридцати человек экипажа выстроились по обеим сторонам стола. Был тридцатидвухградусный мороз. Мы расположились по левому борту лодки, стараясь по возможности укрыться от ветра. От дыхания у нас на подбородках и на краях капюшонов появился иней. Создавалось впечатление, что у всех выросли белые бороды. Ветер забивал нам рты и носы снегом. Трудно было не только говорить, но даже дышать.
Читать дальше