Джеймс Калверт - Подо льдом к полюсу

Я передал перископ командиру. К этому времени торпедные аппараты были перезаряжены, и мы приготовились дать залп по одному из оставшихся судов конвоя.

Командир быстро определил пеленг, дистанцию и другие данные для стрельбы.

— Залп!

Но прежде, чем торпедист успел нажать кнопку, корма нашей лодки буквально подскочила кверху от очень сильного взрыва. Взрыв был такой оглушительный, что все предыдущие по сравнению с ним казались не громче, чем звук лопнувших детских шариков.

Нас обнаружил незаметно подкравшийся самолет противника. Может быть, летчик сам увидел наш перископ, а может быть, ему указали на него японцы, находившиеся в спасательной шлюпке. Так или иначе, но нас обнаружили. Я не знаю, что произошло от этого взрыва с переполненной японскими моряками спасательной шлюпкой, но ей повидимому, тоже досталось.

Командир предпринял отчаянные усилия, чтобы уйти на глубину. Лодка начала быстро погружаться все глубже и глубже. Остановить погружение горизонтальными рулями оказалось невозможным, так как их заклинило взрывом. Полный ход назад также не возымел своего действия. Мы уже значительно превысили предельную глубину погружения. Я хорошо понимал все происходящее, Но сделать что-нибудь для прекращения погружения не мог. Командир поста погружения и всплытия всеми силами старался устранить неисправность горизонтальных рулей и одновременно продул главные балластные цистерны. Я продолжал неподвижно стоять у своего бесполезного в этот момент прибора управления огнем. И, удивительно, несмотря на то, что это могли быть последние минуты жизни, я был совершенно спокоен.

Но вот наконец настал момент, когда воздух высокого давления начал вытеснять воду из балластных цистерн. Как раненый зверь, лодка неохотно прекратила стремительное движение вниз. Быстро взглянув на глубомер, я с трудом перевел дыхание. Я не знал, увижу ли снова тех людей на судостроительной верфи в Гротоне, которые построили нашу лодку с таким запасом прочности, но я дал себе слово, что, если мне это удастся, я обязательно угощу их коньяком.

Теперь лодка быстро всплывала, пожалуй даже слишком быстро. Командир поста погружения и всплытия открыл клапаны вентиляции, чтобы выпустить из цистерн лишний воздух и приостановить этим стремительный подъем лодки. Но прекратить всплытие теперь было так же трудно, как несколько минут назад было трудно приостановить погружение. Лодка выскочила на поверхность как пробка. По-видимому, это было слишком неожиданно для летчика, потому что мы успели снова нырнуть под воду, прежде чем он сбросил вторую бомбу. Хотя на этот раз она взорвалась не так близко, как первая, лодку встряхнуло не менее сильно. Я взглянул на прибор управления огнем: стекла треснули, но механизмы из строя, кажется, не вышли.

Сможем ли мы выстрелить еще хоть одну торпеду? Я думал, что это будет совершенно невозможно. Около меня на палубе валялся сорванный с переборки дребезжащий приемник радиолокационной станции. Командир все еще держал в руке одну из рукояток перископа, отскочившую во время взрыва первой бомбы. Палуба была усеяна осколками разбитых электрических лампочек. Из поврежденной воздушной магистрали где-то с шипением вырывался воздух.

Когда мы достигли глубины шестидесяти метров, командиру поста погружения и всплытия удалось наконец ввести в строи горизонтальные рули, и лодка снова стала управляемой.

Но в этот день атаковать нам больше не удалось. Всплыв на перископную глубину, мы обнаружили, что в цилиндр перископа попала вода, торпедные аппараты повреждены, а горизонтальные рули действовали очень неустойчиво, и, самое главное, один из оставшихся транспортов конвоя вместе с кораблем охранения находился от нас на расстоянии не менее трех миль и продолжал увеличивать его самым полным ходом. Самолета уже не было: он или израсходовал свои бомбы, или решил, что, получив серьезные повреждения, лодка затонула. (После войны мы узнали, что наше второе предположение оказалась правильным.)

Как видите, мое боевое крещение было довольно бурным. Напряженные моменты были и позднее, но я всегда считал, что мы найдем выход из любого положения, каким бы опасным оно ни было. Неизвестного для меня больше не существовало.

Внезапно мои воспоминания оборвались. Близилось утро. Сколько же я просидел здесь? Много лет я не вспоминал о военных годах. Но и прежде такие подробности о моем боевом крещении никогда, пожалуй, не всплывали в моей памяти.