Михаил Хейфец - Путешествие из Дубровлага в Ермак

Легко презирать страну, у которой самые большие в мире поля и самый большой дефицит сельхозпродуктов. Первую нефте- и газодобывающую державу планету, которая остается безнадежным должником западных банкиров… Это просматривается любым дешевым фельетонистом. Но в этой стране живет население, которое привыкло поголовно работать, для которой труд стал таким же естественным элементом быта, как ислам для мусульманина. Страна, воспитавшая сто наций в духе постоянного труда и жадного поглощения знаний (необходимых власти, конечно) — может нанести мощный удар тому, кто ее потенциальную силу недооценит — от излишнего к себе, любимому, уважения…

Когда американские сионисты беседовали в Вене с евреями, покинувшими СССР, они с изумлением осознали, что эти люди, несомненно, стихийные диссиденты, раз уж решили покинуть Союз, — безусловно доверяли фальшивкам советской пропаганды. Ибо фальшивки логично и правдоподобно были построены, и "фельетоном" (анекдотом) почерпнутым в приемной посла западной державы, с ними не справиться.

Снова повторяю — так это смотрится отсюда, из Казахстана. У меня тут нет возможности проверить, правильно ли я понимаю ситуацию и все ли обстоятельства учитываю.

Последний виток галопирующей мысли — и я обещаю вам больше не отвлекаться, вернуться к плавному, по датам, ходу основного повествования. Уязвимым местом этой логичной и в своей логике неопровержимой партийной литературе (волевым образом составленной схемы) является необходимость иногда менять концепцию. Ведь сила партийности в логичности, в неопровержимости, а новая концепция неизбежно в чем-то противоречит старой партийной схеме. Чтобы человеческая память чрезмерно не страдала от противоречий, комплекты старых советских газет (в мое время — с 1917 г. до 1953 г.) выдавались только в центральных библиотеках страны и — по специальному разрешению.

Моя жена считала, что тайна моего ареста крылась в том, что как историк я имел такое разрешение и, более того, запоминал то, что прочитывал в пожухлых от времени номерах "Правды". "Тебя арестовали, — написала она мне в зону, — потому что ты слишком многое успел узнать и не мог этого скрыть".

12 мая лежу, читаю англо-русский словарь. Все спокойно — с утра меня предупредили, что сегодня этапа не будет.

— Хейфец — на выход.

Как хватило ума спросить у надзирателя: "В другую камеру или на этап?"

— На этап.

Везучий я человек: в моей камере есть туалет, хотя, как описывалось выше, довольно диковинный. Это главное, что требуется зэку перед внезапным этапом.

— До свиданья, — кричу в коридоре, ухожу на этап!

— До свиданья! — дружески бухает изо всех камер.

Пришедший за мной надзиратель, парень лет двадцати, в какой-то полуштатской одежде, совершенно непонятно ощеривается:

— Я тебе покажу — "до свиданья", Снюхался с бандитами, сволочь антисоветская. Вот дам два раза по морде.

Это первый случай со дня ареста, когда ко мне открыто декларируется идеологическая советская неприязнь. Даже гебисты все затронуты скепсисом по отношению к родной Советской власти, а уж сотрудники МВД все подряд мучаются от тех же бед, от которых сатанеют простые советские люди — от нехваток продуктов, от дурно поставленного быта, от произвола начальства и скрытой, но вполне весомой инфляции, обесценивающей их зарплату… В МВД нас считают не врагами, а дураками, которые с голыми ладонями полезли разваливать Вавилонскую башню. И вдруг какой-то молодой мент нападает — на кого?! — за что?! На меня и во имя идеологии?

Взорвался я совершенно искренно.

— Это что тут за патриот объявился? Это не вы, молодой человек, ехали на БАМ и вдруг задержались в Свердловске подработать на дорогу — тюремщиком?

— Вот врежу…

— Да ничего ты мне не посмеешь сделать! Полковники КГБ со мной беседы вели и ничего не добились..

Это выглядит как фантастический сюжет, но из парня действительно будто в один миг выпустили воздух. Упоминание моих бесед с полковниками Комитета сразу вознесло меня на некий недосягаемый уровень, куда дураку рядовому на приступочку входа нет. Я стал тоже большим начальником, хотя и со знаком минус… По инерции он проворчал: "Вот сейчас посажу в плохую камеру" — но посадил в самую лучшую, уж я их проглядел все по прибытии.

Минут через 20 ее дверь отворилась. Конвой прибыл…

— Это ты! — восторженно приветствовал Иванушка.

— Смотри, опять еврей! — восхитился армянин.