Михаил Хейфец: Путешествие из Дубровлага в Ермак

Конечно, если б меня посадили в карцер с санкции КГБ, заявление не имело б никакого реального смысла… Но я-то протестую против водворения в карцер без предъявления постановления администрации и против антисанитарного состояния места заключения… Это — чистый брак в работе администрации.

Почему-то заявление о голодовке в "день Красного календаря" они не могут попросту выкинуть вон, а обязательно предъявляют прокурору. Почему — не знаю, у них какие-то свои повадки и обычаи. Главное — вручить заявление. Чтоб его приняли… Пока надзиратель открывает кормушку, чтоб передать завтрак, я быстро, рывком, выбрасываю листок в коридор. Старик в ужасе отшатнулся, вздымая худые ладони — такая неприятность в его дежурство! Теперь осталось только ждать.

Через полчаса — спокойно-размеренный голос дежурного офицера (по моим наблюдениям, хорошего воспитателя — он очень толково обращался с молодежной кодлой). Меня переводят в другую камеру: там нет клопов, зато есть… Боже мой, кровать с одеялом. И у окна — радиорепродуктор!

У надзирателя все еще дрожат руки: "Пусть сначала возьмет еду". Конечно, возьму, с удовольствием отпраздную свою микропобеду — баландой!

Как, братцы, хорошо лежать на кровати!

Свердловское чудо — так я обозначаю туалет в камерах тамошней тюрьмы.

Это — большая дыра в полу, перекрытая крест-накрест двумя металлическими полосами.

…Утром 10 мая, после праздника, пришел в карцер грузный начальник режима, подполковник (в карцер начальство обычно часто заходит, в том его преимущество перед обычными камерами). Лениво полюбопытствовал: "Претензии есть?" — "Я не знаю, как пользоваться этим агрегатом," — указал на дыру. "Ах, это… Когда сходите по-тяжелому, зовите надзирателя, он пустит воду".

Так и делается. На металлическом кресте задерживаются экскременты, тогда зовешь надзирателя, он где-то за стеной откручивает кран, и тонкая, как из рукомойника, струя минут пять-семь все это уносит вниз. А ты лежишь напротив и созерцаешь, и обоняешь.

А канализационная труба идет под полом под всеми камерами сразу, так что отходы одной из камер обязательно пройдут под соседними, ароматизируя их через ничем не закрытые отверстия. И камер — много: целый ряд.

Интересно, кто конструировал хозяйство этой тюрьмы?

Как у всего на свете, у "свердловского чуда", наряду с перечисленными неудобствами, есть великое достоинство: если умеешь превозмогать свое обоняние, то через эту дыру в полу можно свободно переговариваться со всеми соседними камерами.

Со мной, правда, говорили немного — не о чем. Я — как бы существо с иной планеты. Уже после представления друг другу хлопцы с почтением спросили: "У тебя, может, и высшее образование есть?" Вот уж чего я в себе никогда не ценил — своих "корочек", твердой обложки со вкладышем с оценками, дающей право на занятие определенных должностей. Самые пустые, пропавшие годы моей жизни — студенческие, когда курс лекций всегда начинался со "значения трудов т. Сталина по языкознанию (потом — "по экономике") для…" (грамматики русского языка, введения в языкознание, методики преподавания литературы, иностранной литературы, ПВХО — остальное впишите сами, и не ошибетесь. Собственно сами курсы, естественно, тоже подгонялись под это "покрывало"). Впервые в свердловской камере я натолкнулся на слой людей, которые всерьез эти "корочки" уважали и считали их для себя чем-то недостижимым (потом много повстречал таких же в Ермаке).

Но вот что любопытно с позиции традиционной для России пенитенциарной системы. Ребят умышленно изолировали на время судебного следствия в карцера, чтоб они не могли сговориться перед судом — и снабдили их этим идиотским туалетом, через который они постоянно обсуждали ход судебных заседаний. Конечно, я, историк народничества, не мог не вспомнить, как сто лет назад в Санкт-Петербургский дом предварительного заключения (ныне следизолятор Лен УКГБ) привезли со всей империи около двух тысяч участников "хождения в народ" и… снабдили их точно таким же туалетом. Большей частью незнакомых друг с другом, почти не организованных юношей и девушек связали, наконец, это пахнущей сероводородом и аммиаком трубой, продержали возле нее по два — по три года, нескольких уморили до смерти, нескольких довели до сумасшествия — и в конце концов из мирных поклонников "народной мудрости" сами себе и сплотили-сколотили кружки будущих цареубийц.