Соломон Волков - Страсти по Чайковскому. Разговоры с Джорджем Баланчиным

Баланчин исповедовал и новую эстетику, и новую этику: искусство как высокое развлечение; отказ от романтического пафоса; культ ремесла. Все это даже и сейчас для русского уха звучит непривычно, хотя современная культурная ситуация заставляет многих приверженцев традиционной русской установки на «нутро» пересматривать свои позиции. Дягилев, Стравинский и Баланчин были русскими людьми новой формации: они были преданы искусству, но не гнушались рынка Они былиреалистами, но не циниками. И в этом они были схожи с Чайковским.

Почему же книга называется «Страсти по Чайковскому»? Ведь жизненные страсти — это то, о чем Баланчин избегал говорить применительно к искусству. Нет, здесь проводится параллель со «Страстями по Матфею» Иоганна Себастьяна Баха, который был одним из любимых композиторов Баланчина.

В баховских «Страстях» повествуется о последней неделе земной жизни Иисуса Христа, о его «пассионах», то есть страданиях. Для Баланчина Чайковский тоже был страдальцем, отсюда его убеждение в том, что композитор покончил с собой. Но музыка Чайковского продолжает оставаться источником, утоляющим духовную жажду. И в то же время в ней нет тяжеловесной назидательности. Она обходится без лобовой проповеди, но просвещает и просветляет. Как музыка Стравинского. Как балеты Баланчина Соломон Волков

Баланчин: Я не люблю ничего описывать словами. Мне легче показать. Нашим танцовщикам я показываю, и они меня довольно хорошо понимают. Конечно, время от времени я могу сказать что-то удачное, что-нибудь, что мне самому нравится. Но если надо продолжать, ячувствуя себя неловко. Я не знаю, как это делается. Мне проще отвечать на вопросы.

Я не люблю говорить о себе и о балете. Но Чайковский — это другое дело: я знаю о нем много такого, чего другие не знают. Мне часто задают вопросы о Чайковском, спрашивают все время: «а как это было? а что все это значит? почему это так?» Каждому объяснить невозможно. И я об этом иногда жалею. Мне хотелось бы записать то, что я знаю о Чайковском.

Конечно, самый лучший способ узнать Чайковского — это слушать его музыку. Но это не так просто, как кажется. Чтобы понять музыку, надо ее хотя бы немного знать. А чтобы ее узнать, надо сначала постараться научиться ее понимать.

О Чайковском написано много книг, но их мало читают. Может быть, причина в том, что эти книги неинтересные. Авторы показывают свою эрудицию и ищут, что у кого Чайковский заимствовал: «эта музыка похожа на Шумана! а эта на что похожа? ага, вот откуда эта мелодия!» Наверное, все это правильно. Но дело совсем не в этом. Чайковский велик не потому, что он у кого-то что-то взял. Великий балетмейстер Мариус Петипа тоже брал отовсюду. Гений беретоткуда хочет.

Я не могу в точности объяснить, как сочиняется музыка. Это невозможно. Но мне кажется, я что-то понимаю в том, как Чайковский сочинял. Я смотрю на партитуру и вижу, как он делает определенные вещи. Можно всю жизнь потратить на чтение ученых книг и все-таки упустить в музыке Чайковского самое главное. Чтобы говорить о Чайковском, мало изучить его сочинения. Надо любить и чувствовать его музыку как родную, надо разговаривать с самим Чайковским. Вот в чем разница.

Конечно, лучше всех объясняет музыку Чайковского сам Чайковский. Он писал замечательные статьи о музыке и очень интересные письма. Но с тех пор прошло больше ста лет. И некоторые суждения Чайковского без комментариев не очень понятны. Мира, в котором жил Чайковский, больше не существует. Я еще не очень пожилой человек, но все-таки я помню этот навсегда ушедший мир. Я родился и вырос в старой России. Моими учителями были люди, которые знали Чайковского, разговаривали с ним, пили с ним хорошее вино, хороший коньяк, до которого Чайковский был большой охотник.

Балет — это очень закрытая штука. Балетныеочень отделены от других людей. В старой России мы были еще больше отделены, потому что мы были Императорский Балет. Мы и учились отдельно, и жили отдельно. В закрытом мире старое сохраняется лучше. И еще одна важная вещь: в балете уважают традицию. Ее передают через показ и через рассказ. В балете стараются все запомнить. Вот почему у балетных лучше память, чем у других людей.

Я слышал рассказы о Чайковском постоянно. Я слышал их от людей, которые работали с Петипа и Чайковским. Я родился через десять с небольшимлет после смерти Чайковского. Петипа умер, когда мне было четыре года. Но для меня это были живые люди. Кругом о них и говорили как о живых. Поэтому, мне кажется, я могу разъяснить кое-что и в музыке самого Чайковского, и в его рассуждениях о музыке других композиторов, могу прокомментировать мнения Чайковского о религии, политике, русской природе и западных городах. Мой жизненный опыт мне поможет в этом. Надеюсь, что я ничего не придумаю. Но, конечно, не могу гарантировать, что нигде не ошибусь. Мы все ошибаемся. Я не музыковед, не писатель. Я только посредник между Чайковским и теми, кто захочет лучше узнать и понять его музыку.