Олег Битов - Кинофестиваль длиною в год. Отчет о затянувшейся командировке

Смысл паломничества? Да такой же, как у всякого туристского паломничества, — «отметиться». Мягко говоря, не уверен, что каждый из посетителей любит или хотя бы читал Хемингуэя, как не каждый, кто проносится галопом по залам Лувра, способен отличить Гогена от Тициана. Но — включено в путеводители, надлежит приобщиться. Типичное иноземное любопытство в Лувре: «Сколько это стоит?» И у экскурсоводов заготовлены точные ответы, куда денешься! А в «Клозери де лила» я собственными ушами слышал, как голенастая дама без возраста обратилась к своему мясистому клетчатому спутнику за справкой: «Сколько же этот, — тычок в сторону углового столика, — заработал?..»

В том-то и штука, дорогая дамочка, что Хемингуэй не зарабатывал, он работал. Работал в комнатке над лесопилкой на соседней улице Нотр-Дам-дю-Шан, когда не визжала под полом пила и спал ребенок. Работал здесь, в кафе, когда и потому что больше было негде. Нелепо и горестно утратил все свои ранние рукописи — и снова работал. И записал весело и гордо в адрес разных преуспевающих: «Будь я проклят, если напишу роман только ради того, чтобы обедать каждый день!» Запись опубликована посмертно, в путеводители не попала.

В сумеречном, смятенном настроении пришел я в «Клозери де лила». Пришел не один. В Париже я, по существу, не бывал один: надзор, смешанный англо-американский, установили плотный до непристойности. Кое-что, воздам надзирателям должное, они мне показали: и на Эйфелеву башню я поднимался, и на Триумфальную арку, и на Монмартре побывал, и в Лувре, и в Версале. И кормили вкусно, и развлекали по вечерам. Но от себя не отпускали ни на шаг.

Зачем такие почести, если Сабов в отъезде? На всякий случай. Уж очень откровенно я рвался в Париж — а вдруг у меня, кроме Сабова, есть и другие парижские варианты? Считалось, вероятно, что меня сломали — почти, купили — почти, приручили — почти, своеволия осталось, мол, на последний дюйм, но потому-то и надо подстраховаться, что дюйм — последний…

Надзирателей было несколько, и они сменяли друг друга. Этот, на бульваре Монпарнас, представился Робертом. Исключительно колоритный был фрукт, офранцузившийся англичанин. Отказавшийся от галстука в пользу рубашки поло. Усвоивший вместе с языком живость жестикуляции и внешнюю беззаботность. Согласный позубоскалить над соотечественниками, их чопорностью и скованностью во имя «хороших манер». Мечтающий остаться в Париже до конца дней своих или, на крайний случай, до старости. «При условии, — разъяснял он, пародируя официальный слог, — что казна ее величества не оставит меня своими милостями и будет по-прежнему оплачивать мои скромные досуги».

Он был по-своему занятен, космополит, сбросивший с себя путы британского воспитания, циник, эпикуреец. Вернее, он был бы занятен, если бы не был приставлен ко мне сторожем. Ведь циник — вовсе не значит глупец, и небрежность в манерах — не синоним беспечности.

— Вам не надоело? — спросил он меня на бульваре подле маршала Нея.

— Вы о чем?

— Сабову своему дозваниваться не надоело? Вы звонили ему четыре раза — дважды из гостиницы, из вестибюля ресторана и из метро. Или мы что-нибудь проглядели?

Нет, они ничего не проглядели.

— Послушайте доброго совета, поберегите нервы. Я не обязан вам это говорить, наверное, не должен бы говорить, но за многие годы работы на фирму я только дважды сталкивался с такими бешеными мерами предосторожности. Вот и сейчас, сию минуту, за вами наблюдаю не я один, вы меня поняли? Вам не то что не сбежать, если у вас есть подобные намерения, вам пальцем не пошевелить, чтобы этого не заметили…

— Делать вам больше нечего, — буркнул я.

Если англо-француз хотел меня поразить, ему это не удалось. Я был настолько подавлен неудачей, в душе сгущались такие лиловые сумерки, что каплей мрака больше, каплей меньше — не составляло разницы.

— Я не знаю, почему вы представляете собой такую ценность, — продолжал он. — Не знаю, при чем тут дядя Сэм. Но могу догадаться, что дело нешуточное. И могу дать совет: торгуйтесь. Не тратьте себя на бесполезные выходки, а торгуйтесь. Если складывается — редко, но бывает, — что благополучие фирмы зависит от одного человека, этот человек может выторговать себе все что угодно. Какая у вас машина? «Тойота»? Просите спортивный «мерседес» — дадут. Просите виллу, личный самолет, отдых на Таити. Сейчас просите, не откладывая, — как только надобность в вас минует, а это неизбежно, вы не выпросите у них и сантима…