Эл Алонсо Дженнингс - С О. Генри на дне (фрагмент)

Его чувствительная рука продолжала легко и ловко работать. Я наблюдал за его лицом, но не мог подметить ни единой гримасы боли. Он был так поглощен своим занятием, что, казалось, совершенно забыл о нашем присутствии. Только раза два он сильнее сжал зубы и с трудом перевел дыхание. Из пальцев его слегка сочилась кровь, он вынул свой платок и насухо вытер их. Затем он откинулся на свое сиденье. Он был готов.

Я взял его руку и поглядел на нее. Жестокая операция эта была произведена с. чрезвычайной аккуратностью. На указательном, среднем и безымянном пальцах его левой руки он точно вылущил половину ногтя на каждом пальце, а обнаженное мясо имело такой вид, как будто его сильно натерли наждачной бумагой.

Дик был так полон с трудом сдерживаемого возбуждения, что, как только мы подъехали, он выскочил из кареты и зашагал так поспешно, что мы едва поспевали за ним. Когда мы вошли в контору, там нас ожидало уже человек двенадцать.

— Это еще что за представление, Эл? — резко вырвалось у Дика.

Он был полон нетерпения. Нам пришлось подождать минут с десять. Дик сердито на меня поглядел; и без того мучимый всевозможнейшими опасениями, я истолковал его взгляд как предупреждение, что пальцы его потеряют свою чувствительность, если только мы не поторопимся. Я подбежал к начальнику тюрьмы, толкнув по дороге двух каких-то болтливых, глупых чиновников:

— Скорей, а не то все полетит к черту.

На побледневшем лице начальника выразился испуг, какого мне не приходилось еще у него видеть. Дик прикрыл рукой рот и тихонько засмеялся. Я шепнул начальнику, что все присутствующие должны будут остаться за дверью. Только два представителя власти, начальник тюрьмы, Дик и я вошли в комнату, где стояла касса.

— Вот она, — произнес один из присутствующих.

Дик подошел к кассе. Когда он заговорил, в голосе его не слышалось ни малейшей неуверенности.

— Следи по часам, Эл!

В вызове его звучала, казалось, торжествующая нотка. Его худое лицо было неподвижно, точно маска: лишь на скулах горели два лихорадочных пятна да глаза неестественно блестели.

Он опустился на колени перед кассой, приложил свои истерзанные пальцы к циферблату, подождал с минуту, затем принялся поворачивать замок. Я внимательно наблюдал за малейшим движением его сильных, чувствительных рук. Минутная пауза — правая рука его сделала обратный поворот. Он еще раз повернул циферблат, затем тихонько потянул ручку к себе. Касса была открыта.

Чудо это, казалось, поразило всех точно громом. В комнате воцарилась гробовая, магическая тишина. Представители власти стояли как окаменевшие. Я взглянул на часы — прошло как раз двенадцать секунд с тех пор, как Дик принялся за работу.

Он поднялся и отошел в сторону. Начальник тюрьмы Дэрби бросился к нему; в глазах его стояли слезы, лицо покраснело от гордости. Он положил свою руку на плечо Дика:

— Это был благородный поступок, милый мальчик! Да благословит вас бог за это!

Дик кивнул головой — похвалы не особенно трогали его.

На обратном пути начальник тюрьмы склонился к Дику и взял его за руку.

— Вы самый благородный человек на свете, — промолвил он. — Если бы со мной поступили так, как с вами, сам черт не заставил бы меня открыть эту кассу!

Дик пожал плечами и попытался заговорить, но губы его лишь беззвучно дрожали. Он глядел в окно кареты, внимательно рассматривая людей и дома. Казалось, он не мог оторвать взгляда своего от уличного движения и весь подался вперед, точно притягиваемый непреодолимой силой.

— Смотри-ка, смотри!

Он вдруг схватил меня за руку и показал пальцем на мальчишку лет десяти, который нес на руках весело барахтавшегося малыша трех или четырех лет. Ничего особенного в этом зрелище я не видел, но Дик откинулся на свое сиденье, точно перед глазами его мелькнуло видение потустороннего мира.

— Это первый ребенок, которого я вижу за шестнадцать лет.

Больше он не выглядывал из окна, и никто из нас не заговаривал с ним, пока мы не доехали до тюрьмы.

На следующее утро все газеты были полны этим сенсационным происшествием. Дэрби дал слово Дику, что способ его работы не будет открыт публике; даже чиновники, которые следили за ним, не знали, каким образом он достиг успеха. Им все показалось настоящим колдовством. Газеты объясняли это каждая по-своему.

«Некий арестант из каторжной тюрьмы в Огайо, отбывающий пожизненное заключение и поступивший туда еще мальчиком (теперь он находится при смерти), вскрыл кассу при помощи стальной проволоки» — так говорилось в одной утренней газете. Другая утверждала, что он пользовался для этого ножом для разрезывания бумаги. В общем, все газеты были чрезвычайно заинтригованы. Только в одной из них упоминалось об обещанном помиловании. Я отправился к начальнику тюрьмы поговорить относительно этого.