Михаил Каратеев - По следам конквистадоров

У нас различных попугаев было много. Самая распространенная порода — зеленые, величиной с голубя; они с резким, неприятным криком летали большими стаями и иной раз садились на нашу кукурузу, но отогнать их было нетрудно и особых убытков они нам не приносили. От обезьян мы никакого ущерба не терпели и даже редко их видели, а что касается диких кабанов, то это уж чистый вымысел.

Удивительно то, что никто из писавших о Парагвае не коснулся самого страшного вредителя посевов, обыкновенной коровы. Для плантаций рядового земледельца, недостаточно богатого, чтобы огородиться абсолютно надежной изгородью, она является врагом постоянным и воистину беспощадным.

Коровы, принадлежащие помещикам-скотоводам, в счет, конечно, не идут: они изолированы от внешнего мира прочной оградой, кроме того, при наличии прекрасных пастбищ у них нет ни малейшей необходимости заниматься разбойными набегами. Но совершенно иное положение у крестьянского скота, который хозяева не кормят, предоставляя ему самому заботиться о своем пропитании. Короче говоря, его выгоняют за ворота и весьма мало интересуются — где он бродит и что делает. Такой скот ведет полудикий образ жизни и домой наведывается редко, ибо знает, что ни корм, ни иные радости его там не ждут.

В лесных областях, как наша, перед каждой группой чакр обычно имеется поляна с не ахти какой пышной растительностью. Уже в самом начале лета толкущийся на ней скот съедает и вытаптывает все до травинки, а дальше перебивается в зависимости от способностей. Вот тут-то и начинается трагедия земледельца.

Нужно сказать, что человек, который никогда не видел хронически голодающей коровы, вообще не имеет представления об этом животном. Между сытой и голодной коровой приблизительно такая же разница, как между аркадской пастушкой и каннибалом с Соломоновых островов. У нее в корне меняется не только характер, но даже умственные и физические способности.

В голодающей корове гармонически сочетаются хитрость лисы, упрямство осла, смелость носорога и изобретательность Эдиссона. Она перепрыгивает через полутораметровую изгородь с легкостью антилопы. Если ограда чересчур высока, она тщательно исследует ее пядь за пядью, на протяжении многих сотен метров, толкая плечом каждый столб и где-нибудь найдет уязвимое место. Иной раз она совершает глубокий обход лесом, пробиваясь через такие заросли, где не протиснуться даже собаке, и появляется на ваших плантациях с незащищенной стороны, а в случае погони проваливается как сквозь землю, ибо великолепно запоминает свою лазейку. Иногда коровы являются в одиночку, а чаще целым стадом, выбирая время для налетов преимущественно ночью и предусмотрительно ретируясь перед рассветом.

К середине февраля все маниочные и кукурузные плантации имеют уже довольно жалкий вид. Спастись от коровьих нашествий практически нет никакой возможности, и парагваец смотрит на них, как на неизбежное зло, утешаясь тем, что если он пострадал от чужого скота, то и его собственный в это время питается за счет соседей.

У нас в колонии война с коровами началась почти сразу и порой принимала самые неожиданные формы.

Прежде всего с протянутых возле жилищ веревок по ночам стало исчезать вывешенное для просушки потное белье. По поводу этих загадочных хищений строились всевозможные гипотезы, пока, наконец, случайно не выяснилась истина, никакими гипотезами не предусмотренная. Однажды спящий в гамаке Миловидов сквозь сон услышал над ухом какое-то чавканье и открыв глаза увидел почти над головой коровью морду, изо рта которой свешивался рукав его собственной рубахи. Пораженный этим зрелищем, он вскочил, но корова исчезла с быстротой и легкостью призрака.

На следующий день в колонии только и говорили о корове, пожирающей белье. Но в этом факте не было ничего особенно удивительного: парагвайцы не давали своему скоту соли, а она ему необходима и потому пропитанная потом рубаха для здешних коров является деликатесом. С неменьшим удовольствием они поедали мыло, если его находили, и вообще все, в чем заключалось хотя бы ничтожное количество соли.

Второй случай произошел с хлебом. У нас его выпекали два раза в неделю и складывали под столовым навесом, где для этого был устроен особый, открытый спереди шкаф. Однажды утром завхоз обнаружил пропажу четырех буханок. Решительно никаких следов похититель не оставил и мы не знали, что и думать. Собаки достать хлеб из шкафа не могли, трудно было также предположить, что ради такой добычи к нам ночью залез кто-то посторонний. Случай между тем повторился. Опять строились самые хитроумные догадки, а хлеб стал пропадать все чаще. Наконец Керманов распорядился, чтобы по ночам в столовой сидел вооруженный страж, которому вменялось в обязанность поймать вора. В продолжении недели караульные ничего подозрительного не заметили, хлеб оставался цел, и только. Наконец настала моя очередь. Взявши револьвер и электрический фонарик, в одиннадцать часов ночи я прибыл под навес и растянулся на скамейке возле хлебного шкафа. Опасности заснуть не было, так как комары сложив лапки не сидели.