Михаил Каратеев: По следам конквистадоров

На следующий день мы пришли в порт Сантос, где «Липари» грузился бананами и простоял более суток. Тут все прошло по обычному трафарету: на берег нам сойти не разрешили и все-таки добрая половина группы в городе побывала. С моря он довольно красив, но когда мы очутились на его узких и довольно грязных улицах, это впечатление у нас быстро рассеялось. К тому же было одуряюще душно. В Пернамбуко все это в значительной степени окупалось яркой экзотикой, а здесь над нею заметно доминировали черты безрадостного туземного провинциализма. Белых лиц даже на главной улице было видно очень немного. Окрестности города живописны и пляжи великолепны, но мы не имели ни времени, ни возможности их осмотреть.

По выходе из Сантоса мы стойко выдержали довольно сильную бурю и дня через три или четыре пришвартовались в Монтевидео.

К чести уругвайских властей следует отметить, что это было единственное место, где нам не поставили в вину нашего русского происхождения и выпустили на берег наравне со всеми. Мы не замедлили этим воспользоваться и гурьбой устремились в город, который произвел на всех нас отрадное впечатление. Без всяких признаков экзотики, он был провинциально уютен, опрятен и чист, чего, к сожалению, о нем никак нельзя сказать сейчас. После Бразилии, особенно «родственной» тут выглядела уличная толпа: в ней совершенно не было заметно цветных элементов и по виду она ничем не отличалась от европейской. Витрины магазинов ломились от товаров превосходного качества и все, что мы тут видели свидетельствовало об изобилии земных благ и достатке этой маленькой страны.

Под вечер наш «Липари» снялся с якоря, за ночь пересек широчайшую Рио-де-Ла-Плату и утром прибыл в Буэнос-Айрес. Наше путешествие через океан, длившееся почти месяц, было закончено.

Утром с «Липари» сошли все полноправные пассажиры, после чего буксир утащил его на товарную пристань, где он принялся разгружать свои трюмы. Нам же по обычаю объявили, что никто из русских на берег пущен не будет и всем надлежит ожидать на пустом пароходе пересадки на другой, который отправится в Парагвай только через пять дней.

Перспектива была не из приятных, тем более что все вещи, даже мелкий ручной багаж, у нас отобрали и увезли в таможню, позволив оставить только пижамы и умывальные принадлежности, но потом отобрали и их. Вообще нужно сказать, что даже нас, не избалованных международной корректностью русских эмигрантов, изумила абсурдная строгость аргентинских портовых и таможенных властей. Складывалось впечатление, что тут каждый по мере сил и возможностей старается сделать нам какую-нибудь неприятность. Даже спуститься по трапу опустевшего парохода и купить газету у стоявшего тут же газетчика никому из нас не позволили. Впрочем мы тогда еще не знали о магической силе взятки, при помощи которой в Южной Америке можно двигать горы.

К счастью о приезде нашей группы узнал местный русский священник, отец Константин Изразцов, пользовавшийся в Аргентине большим влиянием. На следующее утро он приехал к нам на пароход и сообщил, что под его поручительство всем разрешено свободно выходить в город.

Батюшку сопровождало несколько русских, среди которых оказался казачий офицер Хапков, уехавший в Парагвай в составе первой группы колонистов полгода тому назад. Теперь он возвращался во Францию. Разумеется, его сейчас же обступили толпой и посыпались вопросы:

— Ну, как там в Парагвае? Какую и где дают землю? Как к нашему брату относятся парагвайцы? Каковы условия жизни и труда? Почему вы оттуда уехали? — и т. п.

— Да трудно объяснить все это вам, совершенно не представляющим себе парагвайской действительности, — ответил Хапков. — На первый взгляд все как будто бы ничего: и страна хорошая, и народ симпатичный, и земля прекрасная, и растет на ней все, что посадите. Но попробуйте сначала очистить участок под посевы! Дают вам полосу леса, абсолютно непроходимого: все заплетено лианами и колючками, без топора шагу ступить нельзя. Срубите вы дерево, оно повисает на лианах и не падает. Срубите все соседние, образуется гигантская куча, которую никакими силами не растащишь. Остается только одно: жечь все на месте. Лес сырой, горит плохо, приходится повторять эту операцию много раз. В результате мелочь сгорит, а стволы и пни останутся. Стволы можно распилить и вытащить, но это каторжный труд, ибо деревья там твердые и тяжелые как железо. А с пнями вообще ничего не поделаешь, корни у них такие, что корчевать и не пробуй. Пахать на подобном поле нельзя несколько лет, пока пеньки не сгниют. В ожидании этого, парагвайские крестьяне кое-как взрыхляют землю мотыгами и сажают между пнями маниоку и кукурузу, довольствуясь тем, что вырастет. Запросы у них невелики: есть над головой навес, а на обед вареная маниока, вот и ладно. У нас же потребностей больше и удовлетворить их при таком хозяйстве никак нельзя.