Робин Локкарт - История изнутри. Мемуары британского агента.

Пища в Кремле была такая же, как и на Лубянке, 11,— суп, чай и картофель. Петере извинился за это, говоря, что он и его подчиненные получают то же самое. Из того| что я мог заметить во время моего пребывания в ЧК, его слова были правильны. По приезде в Кремль я первым делом написал Петерсу по поводу Муры и своих слуг. Еще раз я обращался к его порядочности. Я сообщал ему, что слуги ни в какой мере не были ответственны за то, что я мог делать или не делать. Что же касается Муры, я спрашивал, какое удовлетворение он получает, сражаясь с женщинами. На третий день он приехал ко мне. Он сообщил, что, по всей вероятности, я буду передан для суда Революционному трибуналу. Однако он освободил Муру. И даже больше того, он дал ей разрешение прине сти мне пищу, одежду, книги и табак. Он брался передать ей от меня записку при условии, если она будет написана порусски и не запечатана. Вместе с тем он отдал распо ряжение коменданту Кремля давать мне ежедневно двух часовую прогулку. Он был в великодушном настроении. Ленин выздоравливал. Новости с большевистского фрон та были прекрасны. Большевики отбили у чехов Уральск. Казань была накануне капитуляции.

Петере сдержал свое слово. Днем я получил конкрет ное доказательство освобождения Муры в виде корзины с одеждой, книгами, табаком и даже такими предметами роскоши, как кофе и ветчина. Было также от нее длинное письмо. Конечно, в нем не было никаких новостей, но оно пришло запечатанным. Его не могли прочесть пытливые глаза моих стражей. Петере сам запечатал его официальной печатью ЧК с припиской, подписанной его решительным почерком: «Прошу передать это письмо запечатанным. Я его прочел. Петере». Этот странный человек, которому я внушал почему-то интерес, решил доказать мне, что большевики в мелочах могут быть такими же рыцарями, как и буржуа.

Одежда и пища, но особенно одежда, были истинным благодеянием. Я не снимал костюма, не умывался и не брился вот уже шесть дней. Тревога моя длилась еще две недели. Как раз накануне Крыленко, общественный обви нитель, выступал на митинге и под громкие возгласы одобрения объявил, что будет вести дело о союзных заговорщиках и что преступник Локкарт не избегнет должного наказания. Однако с этих пор моя тюремная жизнь стала довольно спокойной. Конечно, время тянулось убийственно долго. Все же постепенно я завел поря док, который заставил проходить день быстрее. Как только я был одет, я начинал раскладывать китайский пасьянс. (С одеждой и книгами Мура прислала колоду карт.) Я как бы ставил ставку на себя самого. С кельтским суеверием я говорил себе, если пасьянс не сойдется день кончится несчастьем. С нездоровым волнением я сражался за свою жизнь в карты. К счастью, для спо койствия моего рассудка никогда не случалось, чтобы пасьянс не сходился. Однако бывали дни, когда я выхо дил победителем только к вечеру.

Окончив игру в карты, я принимался за чтение. Вот что я прочел за три недели пребывания в Кремле: Фуки дида, Ренана — «Воспоминание детства и юности», Ранке — «История папства», Шиллера — «Валленштейн», Ростана — «Орленок», Архенгольтца — «История семи летней войны», Бельтцке — «История войны 1812 года в России», Зудермана — «Розы»Т Маколея — «Жизнь и письма», Стивенсона — «Путешествие с ослом», Киплин га — «Смелые капитаны», Уэллса — «Остров доктора Моро», Голланда Роза — «Жизнь Наполеона», Карлей ля — «Французская революция» и Ленина и Зиновьева — «Против течения». Тогда я был серьезным молодым человеком. Другим времяпрепровождением было приго товление еды. После завтрака я гулял по Кремлю. Первая моя прогулка была одиннадцатого сентября. Это был день взятия большевиками Казани, и Кремль весь был украшен флагами и красными знаменами. В первые дни большевистского режима Кремль был крепостью, в которую редко или совсем не допускали посетителей. Даже в дни моих самых дружественных отношений с большевиками я ни разу не переступил его порога. Мои интервью с Лениным, Троцким, Чичериным и другими комиссарами были всегда вне кремлевских стен. Теперь.явидеть все перемены, которые произошли там после Октяорьской революции. Гигантский памятник Александру Второму на площади для парадов был стащен с огромного пьедестала, крест на месте убийства великого князя Сергея снят.

Моим конвоиром в этот первый день был поляк. Он шел рядом со мной с заряженной винтовкой и разговаривал довольно дружелюбно. Он сообщил, что часто сопро вождал царских эксминистров во время прогулок и что мало кто из кремлевских пленников вышел отсюда жи вым. Его товарищи держали пари два против одного, что я буду расстрелян.