Робин Локкарт - История изнутри. Мемуары британского агента.

— Вы теперь знаете, — заметил он, — что мы терпим от ваших газет.

Однако он не особенно обнадеживал относительно Муры, и, решившись на отчаянное средство, я решил отправиться к самому Петерсу. Из русского Комиссариа та иностранных дел я отправился на Лубянку и попросил разрешения его видеть. Просьба моя вызвала некоторое волнение и перешептывание между часовыми в прихожей Добиться разрешения войти заняло у меня около получа са, а получить пропуск к Петерсу — еще дольше. Когда он меня принял, я сразу набросился на него с заявлениями насчет Муры. Я сказал ему, что заговор — это надува тельство и он сам это знает. Если даже во всем есть хоть крупица правды, то Мура ничего об этом не знала. Я просил немедленно ее освободить. Он терпеливо меня выслушал и обещал, что мое заявление о ее невиновности будет принято во внимание. Потом посмотрел мне прямо в лицо. «Вы избавили меня от хлопот, — сказал он. — Мои люди ищут вас в течение целого часа. У меня имеется приказ о вашем аресте. Ваши английские и фран цузские товарищи все уже под замком». Последние слова были не вполне точны. Некоторые из них избежали заключения способом, который оказался единственным комическим эпизодом нашего позорного положения. Об этом я расскажу позднее. Что же касается меня, то на этот раз я уже понастоящему попал в тюрьму.

Заключение мое длилось ровно месяц. Его можно разделить на два периода: первый продолжался несколь ко дней и был отмечен неудобствами и страхом; второй, длившийся двадцать четыре дня, можно назвать перио дом сравнительного комфорта, сопровождаемого ост рым душевным напряжением. „лвлгп

На Лубянке, 11, в бывшем помещении Страхового общества, я сидел в комнате, которая была предназначе на для регистрации и предварительного допроса второ степенных преступников. В ней было три окна, два из них выхолили во внутренний двор. Обстановка стола, деревянных стульев, crarx)ro^c™!!L ^ т на котором, если мне везло, ра^^Жспа^0^8' я спал на полу. Однако самое тя»3™. и" Обычно в том, что комната никогда ^m^S^STT0 темной. Все время дежурили две? ча^^ p^f0* ■ ших комиссаров, в пользовании которых оьиПог^™" не прекращалась ни днем ни ночью. Вг^цд^^ это были латыши или русские матросы. Ht^o^f^l настроены довольно дружелюбно. Они рахсмат^нмлн меня с особым интересом, иногда разговарив^сГмной и давали мне читать «Известия». Другие были грубые враждебны. Ночью за мной присылал Петере и я ггодвет? гался насмешливому допросу. Я не могу сказать чтТон обращался со мной плохо. Желание спать было тяжелым испытанием, и меня утомляли его ночные допросы По большей части это были настойчивые предложения сооб щить ему всю правду в моих же собственных интересах Он говорил, что мои товарищи уже сознались (один из французских агентов написал антисоюзническое письмо, напечатанное в большевистской прессе), и Петере предла гал мне сделать то же, если я хочу избежать передачи моего дела в Революционный трибунал. Он не был, однако, ни груб, ни даже невежлив. Наши отношения заключенного и тюремщика были приятны. Он сам был женат на англичанке, которую оставил в Англии. Его, казалось, интересовал мой роман с Мурой. Иногда он заходил ко мне в комнату и осведомлялся, хорошо ли меня кормят. Пища — чай, жидкие щи и картофель была непитательна, но я не жаловался. На второй день он принес мне две книги для чтения: Уэллса «Мистер Брит линг...» и Ленина — «Государство и революция». Моим единственным утешением были официальные большевистские газеты, которыми меня снабжали мои тюремщики с радостью пропагандистов. Конечно, что касается моего личного дела, газетные сведения Ьыли далеко неутешительны. Они были все переполнены заго вором Локкарта. Печатались многочисленные резолю ции, принятые комитетами рабочих, Ф6У™"1%*\"£ до мной и смертного приговора. »"д ное место и иностранным ^ментар^попоъо^зто вора. В особенности германская "^™*™*0*$. Должное. Во время войны она сильно ных же обвинений в недипломатическом поведении, бенно в деле Палена, а теперь она воспользовалась боль шей частью приписываемых нам проступков, называя их наиболее скандальными в истории дипломатии Были также неутешительные отчеты о победах большевиков над чехами и союзниками и еще более грозные сведения о терроре, развернувшемся вовсю. Все эти подробности не могли рассеять мою тревогу. С самого первого дня моего заключения я решил, что', если Ленин умрет, моя жизнь не будет стоить ни гроша. Меня могло спасти только одно: из ряда вон выходящая победа союзных войск во Франции. Зная пристрастие большевиков к миру какой угодно ценой, я чувствовал, что такая победа может смягчить обращение со мной большевиков. А «Известия», к моей радости, содержали не только бюллетени о здоровье Ленина, но и новости о положении на западном фронте. И те и другие были утешительны. Шестого сентября было объявлено, что Ленин вне опасности. На западе продвижение союзников сопровождалось действительным успехом.